— на ее месте не был бы способен и всякое такое, потом стал заверять, что скоро найдет работу поближе к дому, перестанет ездить по стране, и тогда они смогут больше времени проводить вместе, вот Гарри как-то предлагал ему возглавить отдел безопасности одной из его фирм…
— Тоже мне, вспомнил! Это было три года назад, да и тогда речь шла о какой-то одноразовой помощи…
— У него наверняка есть и другие возможности. Сама подумай — такой бизнесмен, как Гарри, с его заводами в Южной Америке, плантациями в Азии, торговыми конторами в Африке и могущественными связями здесь, в Соединенных Штатах… Разве он может одним махом прекратить всю эту деятельность? Да он наверняка и во Флориде займется каким-нибудь новым бизнесом. И ему конечно же понадобится опытный, оперативный специалист по вопросам безопасности. К тому же свой человек, который умеет держать язык за зубами. Представляешь, мы с тобой во Флориде… золотой песок, жаркое солнце, теплое море — как на тель-авивских пляжах в лучшие времена…
Но мать вдруг резко оборвала его:
— Перестань!
— В чем дело? Чем тебе не подходит Гарри?
Она молчала.
— Что с тобой? — спросил он снова.
Ответа не последовало. Хлопнула дверь в туалете. Приложив ухо к стене, я далеко не сразу различил ее сдавленный плач.
Я с трудом дотянул до утра. Хотелось поскорее смыться из дому, чтобы ни с кем из них не встречаться. Однако в доме уже никто не спал. Больше всего злило, что они вели себя так, будто ничего не произошло и это не они ссорились всю ночь напролет. Каждый мирно занимался своим делом. Мне вдруг представилось, что вчерашний визитер тайком наблюдает за нами откуда-то с улицы и ждет, пока мы все уйдем из дому, чтобы спокойно продолжить свои поиски. А может, замышляет и кое-что похуже. Но я отмахнулся от этой мысли. Меня распирали впечатления минувшей ночи. Нужно было с кем-нибудь поделиться. Я прошел на кухню. Мать пила кофе. Веки были прикрыты, как от головной боли. Я взял молоко с булочкой, сел напротив и тихо сказал:
— Пожалуйста, выслушай меня. Я знаю гораздо больше, чем ты думаешь. Но можешь поверить, я отношусь к тебе по-прежнему. Мне только очень нужно поговорить с тобой. Твое молчание просто убивает…
Она приподняла утомленные веки:
— Ты что-то сказал?
Она могла кого угодно довести до отчаяния. Но я взял себя в руки и терпеливо повторил все сначала. А потом рассказал ей о вчерашнем незваном «госте». Впрочем, о переписанных письмах, о слайде, о дупле старого клена и о подслушанных отцовских телефонных разговорах все же не упомянул. Я мог говорить о чем угодно, кроме этого. А об этом — ну никак не мог.
