Выйдя на улицу, Андрей Иванович сразу ощутил всю свежесть осеннего утра. Начало октября выдалось холодное, с ночной температурой, опускавшейся до нуля, утренним ледком на лужах, но, как это и должно быть, с яркой, разноцветной, еще не опавшей листвой деревьев. Рядом с этой природной красотой творения рук человеческих выглядели убого — дорога, по которой шел Мирошкин, зажатая между нескончаемым многоподъездным домом и рядом «ракушек», надпись, растянувшаяся на несколько «фасадов» гаражей: «Ветка сирени упала на грудь. Милый мой Вова, меня не забудь», очередь пенсионеров с бидонами, выстроившаяся возле бочки с надписью «Молоко», а дальше, за аптекой, Андрею Ивановичу предстояло свернуть на «дорогу жизни» и влиться в толпу трудящихся, мрачно следующих вдоль проезжей части к станции метро «Пражская». «Дорогой жизни» Мирошкин называл ее потому, что, казалось, движение людей здесь не прекращалось никогда. Утром сонные женщины и мужчины, последние — в большинстве сжимая в руке банку с пивом, а в зубах — сигарету, проходили в направлении метро. Вечером, вплоть до глубокой ночи, те же сонные от усталости женщины и мужчины, по-прежнему вооруженные неизменными пивом и сигаретами, возвращались домой. От этого меняющего свое направление людского потока отходили дорожки-ручейки, которые по утрам как бы питали «дорогу жизни», а вечерами питались от нее пешеходами, сворачивавшими на них, направляясь к своему дому. Большие дома столь стремительно выплевывали людей утром, а вечером поглощали в себя, что дворы казались вечно сонными и пустыми. Зато «дорога жизни» всегда бодрствовала. Так по крайней мере казалось Андрею Ивановичу, хотя, пройди он по этой дороге дневными часами в будни, она поразила бы его немногочисленностью пешеходов. Но днем Мирошкин бывал здесь только по воскресеньям, и в это время тут опять жизнь била ключом — люди шли на рынок за продуктами, возвращались домой, направлялись в гости и потом также возвращались домой, гуляли с детьми. Здесь всегда было много пьяных мужчин, по вечерам казалось, что трезвых среди них почти нет, а значительный вид, с которым они сосали пиво, как бы говорил: «Вот я, какой молодец — поработал (это вечером, утром — «собираюсь работать») и пью пиво». Мирошкину даже казалось, что банка пива — неизменный атрибут обитателей улицы Красного Маяка. Он, посмеиваясь, говорил жене, что он-то, наверное, выглядит в глазах соседей бездельником — видно, не напрягается на работе, раз расслабляться пивом ему не надо…
