Мы шли на север. Июньское солнце лизало нам плечи. Иногда поливали дожди, грохотали грозы, били шквальные ветры. Нас трепало, мочило, сушило, заряжало энергией. Дни удлинялись. Близились белые ночи. Ширились новые горизонты.
Нас было четверо. Разбились на вахты по два часа каждая. Андрон, как капитан, взял в свою вахту меня, неопытного салагу. В основном управляясь сам, он по ходу дела меня обучал, не слишком ругал и не скупился на похвалы. Под его руководством я учился сматывать бухту, вязать морские узлы, швартоваться, бросать и выбирать якорь, работать с рангоутом и такелажем. Я был ему благодарен. Мне открылась другая жизнь. И главное открытие – радость мужской свободы.
Радовало все: тесный кубрик, грубые лежанки-гробы, запах пота, выполосканное белье, развешенное по леерам, бинокль, карта фарватера, штурманский столик, жарко чадящий камбуз, простая суровая пища, водка в железной кружке.
Мы шли по озерам и рекам акватории Волго-Ба́лта. Я открывал для себя новые города, городки и деревни. Разливы и шлюзы. Случайных людей с печатью судьбы на обветренных лицах. Торчащие из воды силуэты церквей. Серые избы по берегам. Чем дальше от цивилизации, тем интересней, таинственней – и естественней, проще. Везде была жизнь, настоящая, подлинная, без прикрас. Я открывал красоту неподдельности. Странно, что только теперь. Ведь это не первое мое путешествие.
Почему-то в поездках с женой я был слеп к красоте моей родины.
Мы посетили монастыри: Горицкий, Ферапонтовский, Кирилл-Белозерский. Один из парней поставил свечку Николаю Угоднику, пояснив, что тот считается покровителем путешественников и мореплавателей. После этого ритуала наш парус наполнился ветром иной силы и сути.
В тот вечер за ужином разговорились о вере, о Боге, о праведной жизни. Тому способствовали звездное небо над головой и водка внутри нас. Выросшие в атеизме, мы все же склонились к идее, что помимо научного взгляда есть и другое, не менее стройное и мудрое измерение. Дошли до того, что цивилизация – тупик человечества. Горожане дохнут как мухи, а вот монахи, без всяких удобств, но с Богом в душе, живут по сто лет. Долголетие божьих угодников заставило призадуматься. И тут один из парней выдал гипотезу: «А может, причина не в служении Богу, а в том, что монахи живут без участия женщин?»
Все улеглись, а я долго еще сидел на палубе. Мне нравилось одиночество, наедине с темным простором, с бездонным прозрачным небом. Поймал вдруг себя на мысли, что мог бы жить как монах. Не в монастыре, а отшельником. В домике на краю деревни. А лучше вообще на отшибе, в глуши.
