Я вышел на волю. Город порозовел. Воздух смягчился. Знойный день, теряя накал, разомлел в нежный вечер. Все казалось чуть нереальным. Или это кружилась моя голова? – то ли от голода, то ли от хмеля внезапно осознанной, такой хрупкой свободы. По дороге, как и всегда, летели машины. Как и всегда, по тротуару прогуливались пешеходы. И никто даже не подозревал, что привычный мир дьявольски изменился, ибо один из них теперь – уголовный преступник.
Она была дома. Вопреки обыкновению последних тенденций. Пришлось самой забрать из садика Малыша: мать-одиночка. Любопытно, как она объяснила ребенку сегодняшнее отсутствие отца? Впрочем, Малыш, кажется, не чувствовала драматизма: дежурно порадовавшись моему появлению, вернулась к разбросанным куклам. Да и мне было не до роли папаши. Молча разделся, залез в ванну и включил воду.
У жены тут же нашлась в ванной своя забота. Пришла, задвигала ящичками, захлопала дверцами. Я смотрел в потолок. Вода дошла мне до горла. Поединок молчанки тянулся резиной. Она первой не выдержала:
– Тебя что, совсем отпустили? Или на время?
Не хотелось ни видеть ее, ни слышать. Тем более, разговаривать. Однако помимо желаний и нежеланий существует такая дрянь как необходимость.
– По твоей истерической милости мне светит два года.
– Оч-чень хорошо.
– Твою фантазию с ножичком, с нашей кухни, следователь нашел довольно смешной. Но забрать заяву обратно уже не получится. Дело принято в законное производство. Решать теперь будет суд. У тебя есть единственный шанс облегчить совесть… Подписать со мной мировую.
Она вздернула брови.
– Я подумаю. – Начала медленно расчесываться перед зеркалом. – Может, подпишу, а может и нет. На всякий случай, суши сухари. – Торжествующе улыбнулась. – Между прочим, твой сотовый на прослушке. Ты удивлен? У меня в МВД хорошие связи. На досуге читаю твои эсэмэски. Довольно жалкий, надо сказать, романишко. – Глаза заблестели льдом. – Если я приложу это к делу, при разводе суд лишит тебя родительских прав. А заодно и жилплощади, потому что разменивать двушку с несовершеннолетним ребенком нельзя. Так что, мой сладкий, когда отсидишь, возвращаться тебе некуда. Разве что к папе и маме, они-то всегда тебя примут.
Во мне всклокотало бешенство.
– Ты, конечно, можешь меня уничтожить. – Сдержанность стоила мне дополнительной муки. – Но ложное обвинение… Как ты будешь с этим жить? Как не удавишься?!
