Перед золотой Перуновой бородою лежал камень, рунами украшенный, и каждая руна - завет Ударяющего бога, а про что те заветы знают только волхвы, а о самом главном - кудесник Вадим.
Первым братину поднесли боярину Шварту - начали с молодшего. Отпил боярин глоток, а остатки вылил на камень. Что ему сказал седобородый кудесник, Хабар не слышал (не для чужих ушей предназначались те слова) но отошёл Шварт от камня с просветлённым лицом.
После хмельного на любом пиру закуска - боярин Ратша прямо здесь же на камне прирезал подсвинка. Кровь жертвы Перунов камень вобрал в себя полностью, не оставив на поверхности и малой капли. Красные огоньки в глазах Ударяющего бога засветились ярче, а пламя зажженного костра жадно вспыхнуло, принимая в себя обескровленного подсвинка. Вкусив мяса, Перун разохотился - огонь пошёл уже и по бороде, изрядно напугав боярина Хабара, который то ли от неожиданности, то ли от страха прикрыл глаза. А когда открыл их, то у Перунова камня Волки держали уже другую жертву. Не вдруг Хабар признал в обнажённом по пояс человеке боярина Привала, наместника Ярополка, с которым было выпито - съедено немало, а когда признал, то похолодел сердцем. Вёл себя Привал смирно, только обезумевшие круглые глаза страшно смотрели прямо в лицо княж Владимиру. А тот хоть и выглядел бледным, но твёрдо стоял на широко расставленных ногах, и только длинные пальцы нервно теребили рукоять тяжёлого варяжского меча.
Боярина Привала опрокинули навзничь на камень, и кудесник Вадим, сверкнув очами, рассек ему грудь широким ножом. Кровь боярина брызнула прямо в лицо кудеснику, но тот даже не мигнул и лица не вытер, а склонился над поверженным телом и рванул из груди трепещущий кусок мяса. Боярин Хабар отшатнулся, поражённый чудовищным зрелищем, а из глоток стоящих вокруг бояр вырвался то ли вздох, то ли беззвучный вопль. Брошенное на Перунов язык сердце завертелось, зашипело и исчезло в пасти идола. Владимир, повинуясь руке кудесника, шагнул вперёд и стал столбом в шаге от Перунова камня.
- Твоя воля и твоя власть, - сказал Вадим неожиданно густым голосом. - И никто не сможет тебя остановить на избранном пути, как нельзя остановить огненную стрелу Перуна.
Где-то в тёмном углу капища ударили в било, и сразу же вздрогнули стоящие истуканами вдоль стен Белые Волки. Било гудело всё громче и громче, и подчиняясь заданному ритму задвигались вокруг Перуна его печальники. Было в этом танце что-то завораживающее. Боярин Хабар и сам не заметил, как стал частью хоровода, а ноги его задвигались в такт Перунову сердцу. Где-то за спиной боярина обиженно взвизгнул рожок, ему басовито ответил другой, потом подключился третий, хохотнувший над обидой первого, и всё это вместе слилось в дикую, подхлёстывающую сердце музыку, которой просто нельзя было не подчиниться. И уже без всякого смущения смотрели все ещё на одну жертву у Перунова камня, и взмах Владимирова меча не заставил дрогнуть распалившиеся сердца. Боярин Хабар тоже смахнул чью-то голову, когда пришёл его черёд угодить Перуну и услышал голос Вадима у своего уха:
