Вот ухватил, так ухватил! Что там ендова и сапоги - вернётся в гонтище на вороном коне да с женой, небось, все Бирючевы Волки враз прикусят языки.
- Тебе сколько лет, Ладомир? - спросила Милава, без споров подсаживаясь на коня.
- Семнадцать минуло, а может и того больше, кто их считал.
- Молод ты ещё.
- Сколько есть все мои, - беззаботно тряхнул кудрями отрок.
И зря он так расслабился. Милава вдруг пригнулась, ухватила Ладомира за ногу и сбросила на землю со спины вороного коня. А Ладомир так знатно к той земле приложился, что не только голос, но и дыхание не сразу к нему вернулось. Зевал только беззвучно ртом, ошалело глядя вслед удаляющемуся вороному.
- Нельзя никому доверять поводья, несмышлёныш, - донёсся до него насмешливый голос Милавы. – а то весь свой век в грязи проваляешься.
Так и остался лежать Ладомир дурак дураком - ни коня, ни женщины. Ноги-то у Белого Волка резвые, но у коня они ещё резвее. И поводья никому доверять нельзя, и с жёнками следует всегда быть настороже. Про это ему ещё Бакуня говорил, хитро посмеиваясь, а он пропустил советы бывалого человека мимо ушей. Обидно, хоть плач.
Надоедливо скрипели вёсла ладьи, да ухали дружно гребцы в тщетной надежде заглушить крики чаек. Князь Владимир, стоявший на небольшой носовой палубе, оглянулся на корму, где кормчий Гудим размеренно бил колотушкой в металлический щит, задавая темп гребцам. Два его помощника с застывшими от напряжения лицами удерживали кормовое весло, направляя нос строго по курсу. Можно было бы поставить парус, но сейчас в этом уже не было необходимости. Серая громада скал вырастала на горизонте, внося разнообразие в уныло-беспросветный мир, состоящий из одной свинцово-тяжёлой воды, которая если и колыхалась навстречу жизни, то только с явным намерением ударить побольнее в деревянный борт. Большая ладья - шестьдесят шагов в длину, десять в ширину - способная без труда нести сотню воинов, казалась просто щепкой, брошенной бестрепетной рукой в равнодушные волны. Но люди, сидевшие на широких скамьях за спиной князя Владимира, с чужой волей были не согласны и дружными усилиями навязывали морю волю свою. До драккара ярла Гольдульфа было рукой подать, и Владимир очень хорошо видел плотную широкоплечую фигуру на носовой палубе, горделиво попирающую ногой изогнутую выю дракона, с чужими настоящими клыками в деревянной пасти и маленькими янтарными глазками под разукрашенным гребнем. Гольдульф возвращался в родной фиорд с добычей, а потому и зубы его победно сверкали в густой рыжей бороде, а гребцы его драккара неистово рвали воздух и воду, бросая озлобленного дракона к тому самому берегу, от которого ушли в поход несколько месяцев тому назад. Владимировы гребцы сдали, кормчий Гудим сбросил темп, и драккар ярла стремительно уходил вперёд, к желанной пристани. Князь на дружину не сердился, земля на горизонте не была ему родной, да и неловко вести Гольдульфа на хвосте к его же горду. Вежливость требовала пропустить хозяина вперёд. Поход был на редкость удачным, и взятая в чужой земле добыча могла бы согреть любое сердце, но Владимирово почему-то не грело. Всё время мерещился ему каменный город, который они с ярлом предали мечу, разрушив до основания чужую мирную жизнь. Ни они первые, ни они последние в этом разбойном промысле. Столетиями уходили нурманы водой-морем на поиски счастья и добычи, а случалось, садились на завоёванных землях господами. Садиться в чужой стороне князем Владимиру не хотелось, а свои земли, отцом даденные, не удержал, испугавшись Ярополковых мечей. За Ярополком Киевским и дружина числом поболее и казна побогаче. А пред сильным да богатым даже норовистые новгородцы охотно спину гнут. Не стали они за князя Владимира ратиться с Ярополком. А что брата убил князь Киевский, то не новгородское это дело спрашивать за Древлянского князя. Так рассуждали новгородцы на своём вече вслед за боярином Збыславом, а князю Владимиру оставалось только губы кусать от ненависти да сжимать кулаки в бессильной злобе. Прав Добрыня, когда говорит, что Ярополк захотел единолично править Русью, а братья мешали, оттого и пошёл он на Олега Древлянского, а другому своему брату, князю Владимиру, грозил смертью. Да только удал не тот, кто взял, а тот, кто удержать сумел взятое. Удержит ли Ярополк великий стол, про это ещё Владимира спросить надо.
