Звук раздавался из угла за постелью: из самого трудно для нас доступного, плохо освещаемого угла. Одно уже это, несомненно, свидетельствовало, насколько тварь эта хитра, сверхъестественно как-то хитра. Откуда ей, снаружи, знать, что именно этот угол, как никакой другой, более всего пригоден для ее надобностей?
Скрежет был зубовный, хруп и хруст приближались неумолимо.
Уже через пару минут звук раздавался так отчетливо, что и сомневаться не приходилось: какие-то пара сантиметров трухлявой древесины отделяют нас от неминуемой встречи.
Я торопливо стал сдвигать мебель, чтобы обнажить угол.
Это было нелегкое занятие. Мы жили в такой тесноте, что чайник, например, с плитки, стоящей возле окна, брали, зада не отрывая от дивана, который стоял у противоположной стены, сидя на котором мы обедали, на котором, естественно, спали и с которого в положении лежа смотрели телевизор.
Телевизор я унес к дверям, тумбочку поставил на газовую плиту, диван, на сколько было возможно, отодвинул; выгреб из угла завалившееся туда барахло — и приготовился к встрече.
Со стороны глядеть, выглядел я, наверное, несколько странновато: на карачках, с топором в руке, вниз головой свесившейся с дивана. Однако мне не до изящества поз было. Я совершенно всерьез был уверен, что вот-вот, через секунду-другую сунется в наш дом незванная гнусная рожа, и я наконец-то буду иметь сладкую возможность хряснуть этой тварюге между глаз.
Не тут-то было…
Когда, судя по звукам, препона между нами истончилась до картонной толщины — там настороженно замолкли. Там заподозрили, видать, неладное.
Пауза длилась и длилась.
Смешно, но мне казалось, что меня в это время, как бы сказать, изучают. Может быть, издали обнюхивают. Может быть, даже разглядывают.
Затем — совсем вблизи, до мельчайших шорохов внятно — раздалось не очень уклюжее, утесненное, поворотное движение какого-то живого существа (размером, мне показалось, с небольшую кошку) — и не таясь, громко шурша по стенкам, оно удалилось куда-то в глубину лаза, который представился мне в эту минуту в виде тоннеля, прямиком зияющего в провальную черноту ночи.
Я с досадой ударил обухом по стенке вдогонку этой трусливой твари. (Топор еще не коснулся стены, а я уже испуганно спохватился: сейчас рухнет, и там откроется… мы ж беззащитны останемся!..)
Но ничего не рухнуло и ничего не отрылось.
Просто эта гадина, услышав мое присутствие, ушла восвояси, временно отложив пакостные свои труды. В этом можно было не сомневаться — именно временно. Она нас в покое не оставит.
