Максимы | страница 27
МАКСИМЫ, НАПЕЧАТАННЫЕ ПОСМЕРТНО
Дарования, которыми Господь наделил людей, так же разнообразны, как деревья, которыми он украсил землю, и каждое обладает особенными свойствами и приносит лишь ему присущие плоды. Потому-то лучшее грушевое дерево никогда не родит даже дрянных яблок, а самый даровитый человек пасует перед делом хотя и заурядным, но дающимся только тому, кто к этому делу способен. И потому сочинять афоризмы, не имея хоть небольшого таланта к занятию такого рода, не менее смехотворно, чем ожидать, что на грядке, где не высажены луковицы, зацветут тюльпаны.
Разновидностей тщеславия столько, что и считать не стоит.
Свет полон горошин, которые издеваются над бобами.
Кто слишком высоко ценит благородство своего происхождения, тот недостаточно ценит дела, которые некогда легли в его основу.
В наказание за первородный грех Бог дозволил человеку сотворить кумир из себялюбия, чтобы оно терзало его на всех жизненных путях.
Своекорыстие – душа нашего сознания: подобно тому, как тело, лишенное души, не видит, не слышит, не сознает, не чувствует и не движется, так и сознание, разлученное, если дозволено употребить такое выражение, со своекорыстием, не видит, не слышит, не чувствует и не действует. Потому-то и человек, который во имя своей выгоды скитается по морям и землям, вдруг как бы цепенеет, едва речь заходит о выгоде ближнего; потому-то внезапно погружаются в дремоту и словно отлетают в иной мир те, кому мы рассказываем о своих делах, и так же внезапно просыпаются, стоит им почуять в нашем рассказе нечто, хотя бы отдаленно их затрагивающее. Вот и получается, что наш собеседник то теряет сознание, то приходит в себя, смотря по тому, идет ли дело о его выгоде или, напротив, не имеет к нему никакого касательства.
Мы всего боимся, как и положено смертным, и всего хотим, как будто награждены бессмертием.
Порой кажется, что сам дьявол придумал поставить леность на рубежах наших добродетелей.
Мы потому готовы поверить любым рассказам о недостатках наших ближних, что всего легче верить желаемому.
Исцеляет от ревности только полная уверенность в том, чего мы больше всего боялись, потому что вместе с нею приходит конец или нашей любви, или жизни; что и говорить, лекарство жестокое, но менее жестокое, чем недоверие и подозрение.
Где надежда, там и боязнь: боязнь всегда полна надежды, надежда всегда полна боязни.
Не следует обижаться на людей, утаивших от нас правду: мы и сами постоянно утаиваем ее от себя.