Краем глаза Михаленок заметил, что Стрижак морщится, как от зубной боли, ему не нравится выступление гостя, а ребята притихли, слушают внимательно.
— Вот я, ето самое, стою перед вами. Ну, ветеран, фронтовик. А наград не имею. Может, потому и спросил парнишка, как я воевал. Откуда возьмутся те награды, если взводный даже фамилии моей не знал. «Карандашик», и все. Командиры тоже погибали. Не успеет осмотреться, познакомиться с бойцами, как его уже нет. Или убит, или ранен… Моя награда — жизнь. Я вот живу, детей поставил на ноги. Внучат дождался. А сколько людей полегло! Молодых, здоровых. В самом расцвете, в самой красе жизни. Никто не посчитал. И уже нельзя сосчитать.
— Иван Сазонович, на войне с фашистами было столько мужества, героизма, понимаете, было много. Вы не о том говорите, — упрекнул гостя Стрижак.
— Почему не о том? Разве то, что мы шли в атаку на верную смерть, — не мужество? Ето самое… — Иван Сазонович опять разволновался, реплика Стрижака, словно выстрел в спину, заставила его потерять нить воспоминаний, усилием воли он овладел собой и тихо сказал: — На фронте, ребята, было мало крикливого героизма. Война — мои дорогие, это работа. Трудная, опасная работа. Каждый день под пулями… Никогда не забуду, как однажды перед наступлением беседовали солдаты. Пожилой уже боец вспоминал: «Была у нас корова. Молодая, натурливая… Ну, ето самое, упрямая. Не пила никак пойло. И вот намазал ей морду селедкой. Как захотелось ей пить! Выпила целое ведро…»
В зале послышался смех, особенно заливалась малышня.
— Не о Сталине думал человек. О самой мирной жизни. Вспоминал разные мелочи быта… Война — страшно ненатуральное состояние человека. Нежизненное дело. Война направлена против всего живого.
Михаленок увлекся, ему захотелось еще много чего вспомнить, не терпелось сказать о своих мытарствах после войны: мечтал стать офицером, отлично сдавал экзамены, но приемная комиссия военного училища не пропускала его — отец был раскулачен, сослан; он, Михаленок, жил на оккупированной территории. Но сказать об этом не решился, чувствовал, что дети устали, пора закругляться. Пожелал ребятам расти здоровыми, работящими, отыскать в жизни свою тропу к счастью. И аж вздрогнул от неожиданности, когда грянули аплодисменты.
Они напомнили треск автоматных очередей.
III
Потом Стрижак и Ксения Артемовна провожали его. Иван Сазонович, усталый, взволнованный, шел с букетом цветов — букет он держал неумело, то бутонами вверх, то вниз. В конце концов прижал букет к груди, будто дитя. На крыльце Ксения Артемовна крепко, искренне пожала руку Ивану Сазоновичу, поблагодарила за интересное выступление и повернула назад в школу. А Стрижак не торопился.
