— Ничего, Алеша, соберется трудовой народ с силами, да так стукнет, что и мокрого места не останется от мучителей.
— Пущай. Мне их не жалко, — согласился мальчик.
— И правильно. Не жалеть их надо, а бить. Бить так, чтобы они никогда не поднялись. А у таких, как ты, сапоги чтобы были. Чтобы вы всегда были сыты. Школ понастроим. Учить вас грамоте будем. Инженерами сделаем. Врачами, учеными.
Разговор продолжался всю дорогу.
Говорил больше Ершов. Он подробно объяснил Алеше, почему у него нет сапог, почему им так трудно живется.
Когда из-за деревьев показался вокзал, Ершов свернул с дорожки и, зайдя в густой ельник, сказал:
— Поезд еще не скоро будет. Мне лучше здесь побыть. А ты можешь сходить на станцию.
* * *
Когда Алеша приближался к станции, у вокзала остановились три кавалериста. Алеше показалось, что одного из них, в форме офицера, он видел где-то раньше.
— Казаки! Казаки! — шептали сидящие на перроне пассажиры. — Каратели…
Алеша вошел в вокзал. У буфета стоял офицер и тянул из граненого стакана водку. Казаки сидели на скамейке и тоже пили.
«Где же я видел его? — думал Алеша. — Вот, анафемская душа, никак не вспомню! А водку хлещет, будто лошадь воду. Здоров, видать, дьявол».
— Господин офицер! Ваше благородие, — услышал Алеша. — Я не на свои торгую, у меня семья. За себя хоть заплатите… Казакам я жертвую… — чуть не плача, упрашивал офицера буфетчик, пожилой взлохмаченный еврей.
— Неужели нужно платить? Не знал и удивляюсь… — холодно улыбаясь и блестя наглыми глазами, говорил офицер, снова возвращаясь к буфету. — Тогда налей еще и закуски дай.
— Пожалуйста! Пожалуйста! — залебезил буфетчик. — Вот водочка, огурчик, вот грибочки.
— Давай! Все давай! — согласился офицер. — Казакам тоже.
— Вы же заплатите, господин офицер? И казаки меня не обидят? О! Это такой народ. Такой народ, я вам скажу, — обращаясь к публике и чувствуя недоброе, бормотал буфетчик. — Не верьте, когда говорят, что казаки не платят. Они всегда и всем платят. Грабят, говорите? Ну что ж, и грабят, но зато и платят.
— Что? Что ты сказал, сволочь такая? — стукнув стаканом по столу, спросил офицер.
— Ваше благородие! Господин офицер, — совсем перепугавшись, залепетал буфетчик. — Они говорят — платят, я говорю — грабят… Нет! Нет! Я грабят, они платят… Я говорю…
Офицер ткнул в сторону буфетчика плетью.
— Митрофан! Ну-ка…
За прилавок не торопясь зашел один из казаков, взял буфетчика за ворот и поволок к офицеру. В воздухе взметнулась плеть. Буфетчик закричал и упал на колени. После нескольких ударов плеть отлетела от черенка. Офицер схватил буфетчика за шиворот и, приподняв, начал тыкать ему в грудь, в шею, в лицо культяпкой левой руки. Когда замелькала рука без кисти, Алеша вспомнил станицу и прибежавшего с площади перепуганного хозяина: «Есаул, было, вмешался, и тому руку отрубили».
