Последних слов Алеша уже не слышал. Он бежал на базарную площадь.
Вечером Алеше с Федей вручили в клубе красное полотнище с надписью:
«Никто не даст нам избавленья — ни бог, ни царь и не герой».
Рано утром на площадь стали подходить рабочие со знаменами. Собравшись встречать своих делегатов, они шли с песнями, радостные, возбужденные.
На трибуну поднялся Коваленко.
— Дорогие товарищи! — начал он свою речь. — Сегодня у нас вроде праздника. Мы добились большой победы. Заставили врагов сделать шаг назад. Отступить. Но это только начало. Главная борьба впереди.
— Все равно победим! — кричали рабочие.
— Наступать надо, пока совсем не прикончим буржуев!
— Правильно! Давно пора с ними рассчитаться!
— Да здравствует пролетарская революция!
— Ура! Ура! — неслось со всех сторон площади.
Колонны двинулись. Вперед вышли знаменосцы. Пристроившись рядом с ними, Алеша и Федя развернули транспарант. Ветер неожиданно разорвал нависший над площадью туман. Пробившись на землю, лучи только что взошедшего солнца весело заиграли на алых буквах транспаранта, на смеющихся лицах ребят…
Алеша оглянулся на демонстрантов, поднял над головой древко транспаранта.
— Вставай, проклятьем заклейменный… — запел кто-то звонким голосом.
— Весь мир голодных и рабов… — грянули сотни идущих в колонне рабочих.
Слова пролетарского гимна понеслись по лесам и горам седого Урала.
Через неделю после прекращения забастовки Карповы с котомками за плечами, без копейки денег, исхудавшие, обносившиеся, возвращались домой. Под видом ремонта Смирновская шахта была закрыта. Рабочих уволили. Говорили, на соседнем заводе можно поступить на строительство плотины, но Михаил чувствовал себя плохо и решил идти домой.
День был теплый. Кругом стрекотали кузнечики, звенели жаворонки.
Карповы шли не торопясь, часто останавливаясь на отдых. Алеша с тревогой смотрел на осунувшегося отца. Кашляя, Михаил хватался за грудь, то и дело вытирал с лица пот.
Большой сосновый лес кончился неожиданно, как будто кто-то его обрубил. Дорога пошла засеянными пшеницей и овсом небольшими полями, разбросанными вперемежку с березовыми и осиновыми рощами.
Путники свернули с дороги к тихо журчавшему ручейку. Михаил снял с плеч котомку и устало растянулся на мягкой зеленой лужайке. Алеша тотчас же взобрался на ближайший холм и просиял от радости. Совсем рядом, в каких-нибудь полутора верстах, начиналось родное село. Вот они, три церкви, пожарка. «А вон там и наш дом, — с волнением думал Алеша. — Какое же оно красивое, село наше! В середине два озера, а по берегам в четыре улицы растянулись дома. Вот вам и пятьдесят дворов», — вспомнил он рассказ дедушки Ивана.
