Не успел он даже испугаться — из-за теплицы по-змеиному тихо выскочила и, потом уже свирепо взрыча, впилась в ногу страшная собака. Вадим от боли не смог даже кричать, только вцепился руками в черную шерсть на шее собаки, пытаясь ее душить, но в ладони лишь набирались складки отвратительно гладкой шкуры. Из дома с невероятной для его полноты быстротой выбежал толстяк, рявкнул на пса, который не сразу разжал челюсти, заломил руку Вадима за спину.
«Не дергайся, сопляк! Я тебя узнал, это твои фотографии сегодня развесили в поселке?..»
Вадим в руках глыбы был как пойманный зверек. Выбежавшая следом старушка закричала:
«Не ломай руки ребенку!»
«Это не ребенок, это бандит и очень опасный, нужно позвонить куда следует! Иди, старая, в дом, я сам разберусь с ним…» — толстый, почти на весу, оттащил Вадима к стойке ручного насоса и сильно стянул веревкой его руки за столбом.
Толстяк сел напротив и стал глядеть на Вадима бесцветными глазами.
«Это ты шел за мной с кладбища?»
«Да, я все видел».
«Что ты видел, урка несчастный, кто тебя слушать будет! Я сейчас сдам тебя, как волка-вредителя, и мне за это государство спасибо скажет да премию даст».
«И куда ты потратишь эти деньги, иуда?»
«Нынче рубль в цене! И твоя шкурка сгодится, — толстяк вдруг разозлился и влепил обжигающую оплеуху Вадиму: — Щенок, ты забрался на мою территорию, хотел обворовать. Это моя собственность… Здесь на каждом гвозде мое имя написано!»
«А гвозди из могильных звезд отлиты?»
Еще одна затрещина…
Вадим с отчаянием смотрел на заходящее солнце. Руки его онемели, он даже не пытался развязаться, так надежно были стянуты узлы. Оставалось ждать своей участи.
Толстяк, между тем, ушел в поселок за милицией. Из дома вышла старушка. Жалостливо глядя на Вадима, подошла к нему, неся кружку воды и кусок хлеба:
«Сын это мой… Даже жена с ним не ужилась, ушла. Дом этот собрал на всем ворованном, жену обделял и меня до самой смерти заставляет работать».
Она помолчала, глядела на раны Вадима, потом стала распутывать веревку на его руках:
«Ты беги себе. Скажу, что сам развязался, а я и не заметила».
Руки освободились, женщина слегка улыбнулась:
«Знаешь, почему он тебя хотел сдать? Он ведь сам когда-то отсидел срок и сейчас на милицию работает, чтобы вновь не посадили, — она вздохнула, но уже веселее: — Достанется мне сегодня, но одним грехом на его душе меньше станет. Держи хлеб и спеши!»
Он прошел через тяжелые ворота и нырнул в черную прорву леса.
