Я не мог этого допустить, и потому на суде резко осудил действия Фиделя, потребовав отмены смертной казни для большинства авиаторов. В ответ в отношении меня было заведено дело о трусости в бою — припомнили тот случай, когда я не добил вражеский бомбардировщик, атаковавший нашу базу. Да-да, тот самый, что потом разбился на посадке.
Понимая, что дело пахнет керосином, я принял решение покинуть Кубу. На этот раз — навсегда. Я уже понимал, что Фидель утвердил свою власть на много лет, и вряд ли что-то тут изменится теперь, пока я жив.
Я уехал не тайно, а вполне официально. Но родителей и Марию из страны не выпустили. Уезжая, я пообещал им, что скоро вернусь за ними.
Пришлось начинать все с нуля, в который уже раз…
Мне повезло — я быстро нашел себе работу, несмотря на свое прошлое. Меня охотно взяли на службу в транспортную авиакомпанию, которая занималась доставкой различных грузов и почты. Целый год я не вылезал из-за штурвала своего DC-3, летая и по Америке, и в Канаду, и в Мексику… А потом я взял отпуск и таки вытащил своих с Кубы.
Авантюра, которую я ради этого затеял, в чем-то затмила даже историю с "Мустангами". Я арендовал легкий самолет, способный взлетать и садиться откуда угодно — хоть с лесной поляны. Незадолго до того я через верных людей передал отцу письмо, в котором были такие слова:
"В ясный день, когда ветер будет едва колыхать ветви деревьев и гнать по морю легкие волны, приходите к полудню на Воронью скалу и посмотрите на север. Я в это время встану на побережье Флориды и посмотрю на юг. Так мы хоть на минуту, но снова будем вместе".
Вороньей скалой назывался участок морского побережья восточнее Гаваны; там действительно имелась черная скала, на вершине которой иногда можно было видеть ворон. В этом месте проходило довольно широкое шоссе, на которое я мог совершить посадку, чтобы подобрать своих родных.
Ну, а вся белиберда про день и ветер, ясное дело, была ни чем иным, как метеосводкой…
Единственное, чего я боялся — так это того, что прилетев, не обнаружу там своих близких. Всякое могло быть — отец мог все-таки не понять моего намека, мог заартачиться и решить остаться на Кубе. Наконец, письмо все-таки могли перехватить контрразведчики Кастро. Однако я все-таки решил лететь. Шанс, что меня собьют еще на подлете, был невелик — по моим подсчетам, военным потребовалось бы не менее двадцати пяти минут на то, чтобы засечь мой самолет и выслать на перехват истребители. Значит, к исходу этого времени я должен буду уйти в нейтральные воды.
