— Трусливое предательство! — выругался Фидель, узнав об этом. — Это же новый переворот! Нет, на таких условиях брататься с войсками нельзя! Мы опорочим себя в глазах народа!
По радиостанции, расположенной в Пальма Сориано, Кастро связался с Че Геварой и остальными командирами повстацев и велел ни в коем случае не прекращать боевых действий и не объединяться с регулярными частями.
2 января на всем острове началась грандиозная забастовка. Встал транспорт, закрылись магазины, перестали работать заводы и фабрики. Отряды Че Гевары и Сьенфуэгоса, реквизировав множество автомобилей, направились в Гавану. Фидель тем временем вел переговоры с офицерами расквартированных в Сантьяго частей. Вечером того же дня он с братом сумел убедить военных перейти на свою сторону — и въехал на джипе в освобожденный город. Его горячо приветствовали горожане — машину Кастро просто-таки засыпали цветами.
— На этот раз мы действительно победили! — сказал Фидель на митинге. — Американцы больше не будут тут хозяевами.
Сантьяго стал временной столицей новой Кубы. Объединенное войско, состоявшее из партизан и военных, выступило в поход на Гавану. Колонна, состоявшая из десятков грузовиков, танков и бронемашин, прошла от Сантьяго до Гаваны за несколько дней. Это был уже не рейд — скорее, просто переброска войск. Никто не стрелял в наших бойцов, никто не помышлял уже о сопротивлении. Фидель выступал в городах, рассказывал, как и что теперь будет по-новому устроено, встречался с делегациями, — словом, ковал железо, пока горячо.
Восьмого января Кастро с триумфом вступил в Гавану. Он въехал в город на танке при большом стечении народа, и люди радостно приветствовали его. Ярко светило солнце, звонили колокола церквей и гремели победные залпы батарей, а в гавани ревели сирены кораблей. Барбудос праздновали победу.
Мы тоже участвовали в этом празднике — наши самолеты прошли строем над городом. Два истребителя и "Кингфишер", следом — четыре вспомогательных "Цессны" и "Пайпера". Сверху я видел огромные толпы народа, заполнившие улицы. Все они, запрокинув головы, с восхищением смотрели на нас. Я был до крайности горд — я снова стал настоящим воздушным рыцарем, каким был когда-то, пока у меня не отобрали крылья. Радость переполняла меня настолько, что я отстал от товарищей и прокрутил над кварталами родного города серию бочек и петель — за что и был примерно взгрет по возвращении Геррерой.
— Бензин тратишь почем зря! — возмущался он.
