…В полдень тридцатого декабря нас подняли по тревоге, — разведчики доложили о вражеской колонне, двигающейся в нашу сторону. У Диаза почему-то не сразу запустился двигатель, так что я принял решение атаковать в одиночку. Поднявшись на три тысячи футов, я направился на северо-запад, туда, где разведка засекла передвижения противника. Еще издалека я разглядел поднимающиеся над дорогой дымы.
— Кузнец, я Молот-один приближаюсь к наковальне… — произнес я. Кто придумал эти идиотские позывные?
— Молот, я Кузнец, да мы тут уже сами в принципе все сделали… — флегматично отозвался сквозь хрипы помех радист. Слышно было, что рядом с ним и правда стреляют. — Правда, они еще не сдаются, мы им три машины пожгли, а они залегли и отстреливаются… — после короткой паузы он продолжал:
— Командир просит пройти над колонной и обстрелять их. Если не сложно.
— Понял. Молот-два, прием.
— Слышу.
— Взлетел?
— Нет еще. Выруливаю.
— Рули обратно. Я тут сам. Не жги топливо зря.
— Черт… Как скажешь… — в голосе Диаза чувствовалась досада. Еще бы — наконец-то настоящее дело, и то в бой не пускают… А ведь его к этому готовили много лет… Я понимал его.
Впрочем, то, что произошло потом, боем я бы не назвал. Колонну, зажатую на участке дороги между холмов, методично уничтожали наши пехотинцы. Шедший первым бронетранспортер пылал как свечка, замыкающий грузовик стоял, уткнувшись бампером в впереди стоящий бензовоз, остальные полтора десятка машин сгрудились на дороге и в кюветах. Наши засели на склонах и вершинах холмов, и колонна была у них как на ладони. Судя по тому, что я видел, сопротивление им оказывали не слишком сильное — солдаты Батисты были ошарашены нападением, и уцелевшим офицерам вряд ли удалось организовать отпор нашим барбудос.
Я снизился и прошел над колонной, строча из пулеметов. По мне никто не стрелял — и наши, и враги приняли меня за своего. Еще два или три грузовика вспыхнули, кто-то, взмахнув руками, упал, — а потом колонна осталась позади, и я стал набирать высоту. Какой-то особой злости на тех, в кого стрелял, не было — они казались мне лишь мишенями.
— Достаточно, они сдаются, — сообщил радист. — Спасибо за помощь.
Я сделал круг над полем боя, глядя вниз. Наши бегом спускались с холмов, и, похоже, никто уже не стрелял им навстречу. Стало быть, я тут уже не нужен.
Оглядевшись, я сделал прощальную бочку и улетел на базу.
— Поздравляю! — хлопнул меня по плечу Геррера, когда я, заглушив двигатель, вылез из кабины. Он был искренне рад тому, что и я смог внести свой вклад в победу. Я улыбнулся в ответ, но на душе было как-то пусто. Я ожидал большего. Чего именно? Ну, не знаю, азарта охоты, выброса адреналина, злости на врагов и чувства выполненного долга, наконец. А их не было. Как на полигоне — отстрелялся и улетел. Ничего особенного. Как будто каждый день летаю на такие задания.
