Через пять минут напротив села жена.
Они пили чай с собственным вареньем из черной смородины, с какими-то хрустящими пластинками из «Метро», поглядывали друг на друга и молчали, выжидая, кто начнет первым.
Он кожей, всем своим существом чувствовал, что сегодня подходит к концу время неясности и начинается новое, другое время, в котором эта красивая, взрослая женщина станет чужой женой. Она этого хотела, хотела страстно и уже не могла терпеть, выдерживая приличия. Наверное, ей было немного совестно перед ним, наверное, приготовила к их встрече гору компромата, который копила всю жизнь. Он знал, что она вспомнит все, и заранее скучал, потому что не хотел оправдываться, а хотел, чтобы она один раз, но взяла вину на себя – полюбила, уходишь, бросаешь, так и скажи, не оправдывай себя чужими прегрешениями. Это было главное. Все остальное – лишь завеса, лишь прикрытие, лишь нежелание быть честной перед собой.
Так он думал, прихлебывая горьковатый с запахом дыма чай – в Китае на чайной фабрике как попробовал, так и запал, – Ирка любила зеленый, а утром кофе из турки, с пенкой.
Все-таки он хорошо ее знал – двадцать три года вместе, целая жизнь, – и сейчас, когда она начала, наконец, говорить, выслушивая длинный перечень своих действительных и мнимых прегрешений, он разглядывал ее лицо, впервые за столько дней оказавшееся буквально перед ним.
«Стоп, что-то не так, что-то изменилось?»
Ее лицо было ему знакомо до мельчайших веснушек, которые появлялись у нее иногда, именно весной, немного милых пятнышек, на щеках, – жена воевала с ними беспощадно.
«Нос? Подбородок? Лоб? Нет, нет, глаза, пожалуй, и рот – уголки другие…»
– Ты что-то с собой сделала? – спросил он внезапно.
Вопрос был таким неожиданным, что она не смогла справиться с собой и, покраснев, ответила:
– Да, это ботекс.
– Зачем?
– Глаза открылись… А что, тебе не нравится?
Он вспомнил ее фигуру, которую видел недавно наверху, – какая она стала стройная, прямо девушка.
– Тот ДРУГОЙ намного моложе меня? – спросил он как можно спокойнее.
Жена резко отодвинула чашку, встала и ушла на веранду.
Он пошел следом, открыл дверь и, прислонившись к косяку, закурил впервые при ней. Она раздраженно набросила на плечи плед:
– Тебя не касается, какой он! Это моя жизнь! И я не хочу, чтобы ты мне помешал.
– Боишься?
– Кто тебя знает, ты на многое способен.
– И когда ты так начала про меня думать?
– Давно.
«Давно? И жила с этим в душе. Спала со мной, а сама копила вот эти слова?»
