У Коли в Литве заболел брат, и он помчался туда, сидел в больнице, звонил ему, конечно, но он понимал, что роуминг дороговат для Коли, и поскольку его друг был щепетилен до безобразия, то он свел звонки к минимуму и старался выживать в одиночку.
Эта неделя тянулась как резиновая. Он открывал глаза в четыре утра и видел потолок с бликами от фар проезжавших машин, слышал воющий от напряжения звук мусороуборочной машины – как точно график выдерживают, чтобы черт их побрал, – ну и автомобильная сигнализация не дремала, громко пиликала, квакала, скрипела, ухала и затихала устало и неожиданно. Он лежал недвижно, не шевелясь, и понимал, что все по-прежнему, что сон ничего не изменил и все, что произошло, никуда не делось.
День, заполненный встречами, совещаниями, просмотрами, как-то отвлекал, хотя он с трудом находил в себе силы для, казалось бы, простых решений. Сотрудники начали вести себя с ним как-то свободнее, стали жестче настаивать на своем и даже кое-чего добивались вопреки его воле. Вымученно улыбаясь, он старался поскорее выпроводить их из кабинета, чтобы привычно уже плеснуть в стакан немного виски.
Пока жена несколько дней сидела дома, по этажам начали ходить глупые слухи о закрытии компании, но потом Ирина вышла на работу, была веселой, энергичной, вся переполненная какими-то счастливыми переживаниями. Видимо, она не смогла, а может быть, и не захотела удержать их внутри себя, да и как их удержать, особенно женщине, особенно влюбленной женщине.
Вокруг нее тут же образовался кружок особо доверенных подруг, нет, конечно, подруги у нее были вне службы и позначительнее, чем прилипалы из коллектива, который был на семьдесят процентов женским, но образовавшийся кружок уже бил копытами, чтобы пообсуждать, посплетничать, позапускать слухи.
И они были запущены.
Как только он поймал на себе сочувствующие, злорадные, а порой и томно обволакивающие взгляды, тут же начал запираться еще плотнее, сводя общение с коллективом к абсолютно деловому, исключавшему любое панибратство стилю.
Он не понимал, зачем Ирина допускает «утечку информации», зачем ей нужно так осложнять его жизнь, но, видимо, обычная ее выдержка ей изменила – она во что-то поверила безоглядно и теперь сама себя торопила.
В общем, стало ему совсем несладко, он отсиживался в кабинете до позднего вечера, до ухода секретарей и помощников, вплоть до вечернего обхода службы безопасности, один, в пустой и темной комнате, освещенной только настольной лампой, потом садился в машину – водителя он начал отпускать пораньше, не мог совпасть с его говорливостью и постоянным пребыванием в доброжелательном настроении, – и ехал домой, ехал, как всегда теперь, быстро, потом сидел долго в машине, выжидая, когда она, по его расчетам, пойдет спать, потом медленно поднимался по лестнице и все равно каждый раз, открыв дверь, натыкался на звук ее разговоров с тем ДРУГИМ.
