Тогда он придумал какое-то дело для себя в том крыле здания, где был ее кабинет, зашел в ее приемную и узнал, что она уехала сразу после обеда.
«После обеда? А сколько времени сейчас? Черт, как быстро вечер… И что делать дальше?»
Он слушал миленькую секретаршу жены, внимательно разглядывал узор на ее фантастической расцветки колготках и не знал, зачем стоит здесь как вкопанный.
– Так что с обеда Ирины Ивановны нет уже. А вы что, не знали?
Вдруг со звериным каким-то интересом секретарша взглянула ему прямо в глаза, но он не отвел взгляд, а наоборот, заставил ее потупиться и покраснеть, он это умел делать прекрасно, еще в институте не было равных ему в умении склеить практически любую – дальше все было делом интереса или скуки.
Он промычал что-то насчет замота и вышел, ощущая на спине очень даже заинтересованный взгляд Ольги.
«Да, Ольга», – зачем-то подтвердил сам себе, что знает, как зовут эту прозорливую охотницу.
«И как это у них получается? Запах, что ли, они какой-то чувствуют?»
И вдруг понял, что это именно так – от него исходил устойчивый запах несчастья. Первый раз за столько лет он ничего не знал о своей Ирине, а она ничего не хотела знать о нем.
Он досидел в кабинете до позднего вечера и по привычке поехал домой, впрочем, с другой стороны, куда еще мог поехать взрослый, семейный человек, привыкший к отлаженной жизни, в которой практически не существовало места случайности, а было известно не только все, что произошло «до», но и все, что должно было быть «потом».
Водитель оживленно рассказывал о пробках, жаловался на женское вождение – здесь они совпадали во взглядах, – простой, веселый, услужливый, красивый парень. Наверное, служил в комендатуре или ФСО – почему-то вдруг подумал он, спросил о звании и не удивился, узнав, что за рулем машины был бывший старлей. «Смешно, полуеврея везет старлей. Как там у Кульчицкого: «я раньше думал: “лейтенант” звучит “Налейте нам!”».
Спросил у водителя, знает ли он такие стихи. Тот захохотал, переспросил еще раз, запоминая – память у него была отменная, все запоминал с лета, – и тут же принялся рассказывать длинную армейскую байку, а он погрузился в какую-то мучительную дрему, кивая в тон рассказа, но не понимая ни одного слова, словно за рулем был индус.
Когда машина затормозила у подъезда, новая мысль заставила его вздрогнуть: «Заходить? Не заходить? А если вдруг она начнет объясняться? Что делать? И где спать-то сегодня? Почему сегодня? Теперь всегда
