Глядя на длинный ряд пальм, выстроившихся по правому борту — тени от их листьев, казалось, подметали серебристое море — Сьенфуэгос не мог не вспомнить пальмы своего острова, хотя и такие непохожие, у подножия которых они однажды предавались безумной страсти.
Как же до них далеко!
Как далеко, но всё же близко!
Скоро он будет уже там!
В Севилье!
— Гуанче! — так некстати окликнул его ненавистный голос, вернув к действительности. — А ну-ка, быстро сюда!
— Отвяжись!
— Иди сюда, говорю! — не унимался Кошак. — Всего на минутку.
Сьенфуэгос неохотно подошел к шумному астурийцу, который едва держался на ногах после выпитого, глаза у него слипались. Тот молча положил руку Сьенфуэгоса на румпель.
— Давай, правь ты, — попросил он. — Я ничего не вижу.
Сьенфуэгос в ужасе отшатнулся.
— Я? — едва слышно выдавил он. — Рехнулся? Я в жизни не прикасался к румпелю. Позови кого-нибудь другого!
— Все спят. Или пьяны, — он сонно зевнул. — Или и то, и другое. Держи вот здесь! — приказал он сердито. — Просто держи корабль на курсе. Ничего сложного.
— Нет!
— Возьми румпель, скотина!
— Говорю тебе, нет!
— А я говорю, ты это сделаешь! — сердито буркнул рулевой и тут же покинул свое место, рухнув на груду парусов. — Никуда не денешься!
Он мгновенно закрыл глаза, вид у него был такой, словно его треснули по голове, и как ни пытался его растрясти Сьенфуэгос, Кошак не только не реагировал, но даже не издал ни звука.
— Кошак! — чуть не плача взмолился напуганный Сьенфуэгос. — Не поступай так со мной, Кошак! Я ни черта в этом не смыслю.
Его усилия оказались тщетными, как он ни старался поднять его за подмышки, рулевой вдруг превратился в мешок с костями.
Внезапно корабль накренился.
Румпель болтался, паруса хлопали на ветру, бизань на корме щелкнула, и испуганный Сьенфуэгос выпустил из рук Кошака и бросился к румпелю, чтобы вернуть корабль на прежний, безопасный курс.
Это оказалось гораздо проще, чем он воображал, поскольку при таком море и легком ветерке «Галантная Мария» вела себя так кротко, что с ней справился бы даже ребенок.
Через десять минут, поборов первоначальный страх, Сьенфуэгос обрел уверенность.
Потом это занятие ему понравилось.
Он почувствовал себя поистине великим человеком, стоя на юте самого красивого корабля, который когда-либо встречал в своей жизни, мягко скользящего по зеркальной глади вод. Он стоял у румпеля, любуясь строем пальм по правому борту, которые, казалось, приветственно ему кивали. Он был совершенно зачарован мерцающим отражением луны и бесчисленными ароматами моря и леса.
