Генрих вместо ответа разомкнул свою разбухшую ладонь, и она вложила в нее свои изящные пальцы. Кожа монаршей длани была холодной и заскорузлой; быть может, этот холод уже означал приближение смерти. Ее мужу сейчас пятьдесят шесть лет, из которых тридцать восемь он на троне. Сменил шесть жен, признал пятерых детей. С высоты своего могущества бросил миру вызов и оспорил господство католической церкви, утвердив в стране собственную религию. Она – третья из женщин с именем Екатерина, на которой он женился, и – хвала Господу – похоже, последняя.
Это вселяло в сердце надежду.
Супружеская связь с этим тираном радости не внушала, однако свои обязанности Екатерина Парр выполняла исправно. Становиться его женой она не спешила, предпочитая оставаться метрессой, поскольку ни одна из его жен до этого не закончила хорошо. «Нет, миледи, – был ответ Генриха. – Я усматриваю для вас более видную роль».
Ухаживания своего венценосного жениха Екатерина сносила нарочито бесстрастно, на его королевской щедрости жесты реагируя сдержанно: как известно, чем старее становится монарх, тем легче слетают головы с плеч его подданных. Сдержанность и умеренность – вот единственный путь к долголетию. Ну а в итоге у Екатерины Парр состоялась пышная церемония бракосочетания с Генрихом Тюдором на глазах у всего христианского мира.
И вот теперь, четыре года спустя, муки замужества близились к концу.
Но эту радость она держала при себе, пряча лицо за маской заботы, а нежную тревогу в ее взоре можно было истолковать единственно как любовь. В пленении сердец старших по возрасту мужчин Екатерина Парр поднаторела: сказывался опыт в нянченье на смертном одре двоих ее предыдущих мужей. Кому, как не ей, знать, каких жертв требовала эта роль. Сколько раз она держала у себя на животе тяжеленную, в вонючих гноящихся язвах ногу стареющего монарха, умащая ее притирками и мазями, успокаивая его воспаленный ум, снимая боль. Она была единственной, кому он дозволял это делать.
– Радость моя, – прошептал король. – Я хочу изложить вам свою последнюю волю.
– Малейшее желание вашего величества, – свои слова Екатерина Парр сопроводила кивком, – закон для этой страны.
– Это секрет. Я долго его оберегал. Он достался мне еще от отца. Теперь мне угодно, чтобы он перешел к Эдуарду, и я хочу вас об этом просить.
– Для меня будет честью исполнить любую вашу волю.
Генрих смежил веки: короткая передышка меж приступами боли кончилась.
– Монахи! – простонал он. – Монахи!
