Они оставили позади темный коридор тюрьмы. Как и Хуана, их ослепил солнечный свет, заливавший широкий двор. Вдалеке, по склону переулка, высоко подняв голову, твердой походкой удалялся Хуан Дьявол.
15.
– Айме плохо себя чувствует, у нее болит голова и она прилегла. Она умоляет и извиняется.
Сеньора Мольнар окинула благодарным взглядом старшую дочь, которая солгала, чтобы оправдать сестру. В это время Ренато, сдерживая недовольство, вложил в руки матери букет цветов и коробку конфет, которую взял из рук сопровождавшего слуги, и с которым кивком попрощался.
– Донья Каталина, вы не передадите это Айме от моего имени?
– Конечно, сынок, конечно. Какие красивые цветы! Какая прелесть! Моника, не поставишь их в вазу? У тебя как ни у кого в этом талант.
– Я поставлю их в воду и доставлю удовольствие Айме самой убрать их в комнату.
Руки Моники задрожали, когда она взяла в руки букет, ее щеки были бледнее одеяния послушницы. Она сжимала букет, чувствуя шипы.
– Погоди, Моника, – попросил Ренато, немного стесняясь. – Если бы Айме было немного лучше, и она позволила бы мне увидеть ее хотя бы на миг, не более. Если ее не побеспокоит выйти на минутку. Говорю это, если она не сильно страдает.
– Я спрошу у нее. Ей было плохо, но я спрошу, – уступила Моника и удалилась.
Каталина и Ренато остались вдвоем в старой гостиной Мольнар и какое-то время молчали, погруженные в свои мысли, пока голос Моники не возвратил их к действительности:
– Айме просила простить ее. Она не чувствует себя в силах, чтобы подняться.
– Ей так плохо? Если мне позволят, через некоторое время мой слуга приведет доктора Дюваля.
– Ради Бога, не надо. Правда, Моника? – объяснила Каталина с подлинным беспокойством.
– Действительно, Ренато, – уверила Моника. – Айме скоро поправится; а если будет плохо, я пошлю за монастырским врачом. Не волнуйся, с ней ничего такого. По крайней мере, надеюсь, что ничего.
Она взглянула на мать, стремясь ее успокоить, пока нетерпеливый Ренато сделал несколько шагов по широкой комнате, настаивая:
– Не знаешь, что я чувствую, когда не вижу ее; ну хоть бы разок глянуть, перед там как уйти, Моника.
– Твое отсутствие будет кратковременным, если вернешься в субботу.
– Признаю, оно будет недолгим, но для меня оно вечное, а так как ты никогда не была влюблена…
– Почему бы тебе не прогуляться, сынок? – вмешалась Каталина. – Может быть, за это время…
– Как раз об этом я и подумал. Я пойду в центр по поручению мамы и перед тем, как уехать, заеду сюда. По правде, мне неспокойно, зная, что Айме больна. Но если ей не станет лучше, с вашего разрешения я привезу врача. Простите мне эту вольность, но я слишком люблю ее. Смейся сколько хочешь, Моника. Ты наверно думаешь, что я дохожу до ребячества в своей любви.
