Дикое Сердце | страница 23



– Вы утверждаете, будто я это знаю?

– Говорят, он выехал после вашего с ним разговора. Я знаю, что в эти дни он пережил неприятные волнения, он находился в злополучном состоянии беспокойства, тревоги, напряжения.

– Так вы знаете больше меня. По-видимому, это грустная участь жен: нас не уведомляют. Вы пришли не в лучшее место для получения сведений.

Нотариус беспокойным взглядом поискал ребенка, но Ренато уже воспользовался случаем, чтобы выйти из комнат матери. Он задержался с обратной стороны штор, чтобы с интересом послушать слова нотариуса.

– Я бы осмелился попросить у вас на эти дни немного терпения для сеньора Д`Отремон, сеньора. Вы единственная, кто может или облегчить, или утяжелить его ношу, потому что, хотя, возможно, вы и начали сомневаться, но супруг обожает вас, София.

– Ну тогда он странным образом обожает меня, – вздохнула София с горечью. – Но это дело личное и частное. Еще раз повторяю: я не знаю, куда поехал Франсиско и почему он провел ночь не дома. А теперь, извините, я очень занята и готовлюсь к поездке в Сен-Пьер с Ренато. Можете сказать мужу, если он послал вас узнать о моем состоянии души. Я уезжаю в Сен-Пьер и уже послала письмо Маршалу Понмерси, чтобы он сделал одолжение и принял меня по приезде в столицу.


Свободный от общества матери и присмотра Аны, Ренато быстро удалился. Его голова пылала, мысли и чувства беспорядочно кружились. Резкие слова, которые он никогда не слышал между родителями, жестокость Франсиско Д`Отремон, которой он благородно противостоял, как любящий сын, – вся эта масса странных событий совершала круговерть. Набежали тучи в голубом небе его счастливого детства, заставляя впервые в жизни ощутить себя ужасно несчастным. Не хотелось говорить со слугами, не хотелось разговорами усиливать боль матери, но ему нужно было доверить кому-нибудь грусть своего детского сердца. Он бросился искать друга, вспомнив о нем. Но комната, где его заперли, была пуста. Окно, выходящее в поле, распахнуто – исчезнувшая железная балка открыла проем, через который сбежал Хуан. Он искал его с тоской, как никогда, с горьким чувством незащищенности, ведь впервые родители, которые были его евангелием и оракулом, покачнулись на своем пьедестале.

Через тот же проем выпрыгнул и Ренато, крикнув во весь голос беглецу:

– Хуан! Хуан!

И наконец он увидел его, уже довольно далеко от дома, у каменистого русла ручейка, порывисто и неистово стекавшего с горы, как и все на этом острове, поднявшегося из морей извержением вулкана. Он добежал до него, запыхавшись.