– Хуан, неужели вы не понимаете? – возражала Моника, задыхаясь от боли.
– Конечно же понимаю! Самое главное, что Ренато Д`Отремон не страдает, потому что не знает и не подозревает ничего, что может оскорбить его или унизить. Он выше всех. Разве я не говорил об этом? – и взорвавшись от внезапно подступившего гнева, он опроверг: – Но он не выше всех! Он ниже любой грязи, человек, как и все остальные. Хуже, гораздо хуже, гораздо смешнее, потому что стоял у алтаря со шлюхой. О, ну конечно же, так нельзя говорить. История иная, теперь она совершенно другая. Она была у алтаря чистой и непорочной, а вы, Святая Моника, бегали на пляж, встречая Люцифер. Вы ждали меня обнаженной и горящей на прохладном песке, чтобы кинуться на шею, чтобы задушить меня поцелуями, напоить своим дыханием и лаской. Вы пережидали шторм в моих объятиях, прыгали по темным скалам, чтобы попрощаться со мной, когда я уносил в руках запах ваших волос с жаждой вернуться и схватить за горло, как колючку. Вы были любовницей Хуана Дьявола, Святая Моника, – он снова жестоко засмеялся и грубо завершил: – А теперь не нужно брать слов назад. Я спросил, а вы сказали да. Да!
Только ослепший от отчаяния человек мог так жестоко говорить с этой бледной женщиной, которая стояла перед ним, а теперь отступала назад, усиленно дышала, как будто ей не хватало воздуха. Она напоминала соломинку, которую вертел неистовый шторм; но она вскинула голову, устремила на него взор, словно держась за крест выбранного ею мученичества, распиная себя, призналась покорно и печально:
– Я сказала да, правда. А что мне оставалось? Как должна была я ответить на слова Ренато? Я сказала да, но вы…
– Я тоже сказал да, это правда. Я хочу увидеть, как далеко мы зайдем: вы в своем безумии, а Ренато в своем слабоумии. А эта проклятая сучка, эта циничная притворщица, создавшая эту ложь, заслуживает, чтобы ее растоптали ногами, и она тоже хочет увидеть, как далеко зайдет. И она пошла на все, даже лгать в лицо. Конечно же, это было сделано великолепно. Она знала, была уверена, что вы способны это выдержать, – мгновение колеблясь, с внезапным подозрением он спросил: – А вы случаем не договорились обе?
– Что вы говорите, Хуан? Вы с ума сошли? Как могла я…?
– Вы слишком хорошо вышли из положения! Все было так, словно отрепетировано! Даже появление сеньоры Д`Отремон. С каким ужасом и отвращением она смотрела мне в лицо!
– Хуан, сжальтесь…
– Сжальтесь! Я знаю вас, счастливых, благородного происхождения, с голубой кровью, что значит это слово? Сжальтесь! Вы только и используете его. Я не испытываю жалости ни к кому, потому что меня никогда никто не жалел.
