– Учитель, пулемётчики готовы! – запоздало донеслось из рубки. – Симир спрашивает, когда Самбору взлетать?
– Как услышишь двигатели гидроциклов, вели запускать катапульту, – ответил Анси, проведя нехитрый расчет в уме.
Почти сразу же после этого, лёгкий ветер, сменивший направление с южного на юго-восточный, донёс почти комариное пение паровых турбин. Стоявший на катапульте гироплан с уже крутившимся ходвым винтом окутали облака пара. Раздалось шипение, несущий винт пришёл в движение, раскручиваемый тем же паром. Самбор дал отмашку, Сунна[16] блеснула на поликарбонате в смотровых прорезях его шлема, Симир под козырьком у подножия катапульты потянул рычаг, и влекомое цепью летательное устройство скользнуло вдоль направляющей, пугающе нырнуло вниз, едва не зацепив подвесной торпедой волны, и перешло в скорее менее, чем более, ровный полет.
Отрывисто застучал пулемёт на навигационном мостике на крыше рубки. По местами вспененной барашками поверхности моря безнадёжно далеко от приближавшихся гидроциклов пробежала дорожка всплесков. Только Анси успел подумать, что у йо́тунского[17] отродья Тейтура хоть хватило ума не расстреливать всю ленту, как сверху прозвучало:
– Пулемёт заклинило!
– Четырнадцать, дайте мне сил, Дакриодора, дай мне милосердия, – себе под нос нарочито раздельно, дабы второпях не сделать чего, о чём потом пожалеешь, пробормотал шкипер. – Тростан, исправь пулемёт!
Пропустив помощника (оружейному делу его вроде точно учили) к трапу, Анси шагнул обратно в рубку. Гидроциклы разделились, три по-прежнему приближались с юго-востока, еще пара приняла чуть к северу, явно собираясь пересечь кильватерный след «Фрелси…» и напасть с другого борта.
– Ну, я вроде разобрался с управлением, – вдруг раздался голос Самбора.
– Так ты же лётчик? – с запоздалым сомнением вопросил Анси.
– На гироплане? Не летал, – впервые поделился поморянин.
– Так что ж ты раньше не сказал?
– Так ты не спрашивал, летал ли? Спрашивал, смогу ли?
В другое время, от такой новости с Анси приключилось бы то, что один из его стародавних учителей в Лиме́н Мойри́дио называл гносеологической парафонией – вроде идёшь ты по двору, и вдруг на заборе удом[18] нарисован мел. Но сейчас шкиперу было не до парадоксов сознания, потому что на ведущем гидроцикле из двух, что свернули к северу, за вцепившимся в посаженное плашмя штурвальное колесо рулевым поднялся налётчик с копьеметалкой, в упоре которой было зажато ракетное копье-пира́влос.
