Мать уже стояла на крыльце и потеряно разглядывала стоявшие возле крыльца машины скорой помощи.
– Как дела? – Борис произнес эту дежурную фразу и понял, как глупо она прозвучала.
– Никак. Они сказали, что им от таких, как мы, ничего не нужно. Я ведь говорила тебе в прошлый раз, что ты не прав, но тебя эта твоя Вероника на подвиги вдохновляла. «Ах, они все такие невнимательные, такие равнодушные»! А девочка в это время раненых с того света вытаскивала.
– Что ж она об этом не сказала? – Борис упорно не хотел признавать свою вину.
– А ты ей слова не дал сказать.
– Да прямо! Она их сказала столько, что за одни ее слова уволить можно. Она же была на работе.
– У нее нервы после тяжелой операции были как порох. А твое поведение объясняется подзаборным воспитанием и неумением уважать других. Тупым снобизмом, одним словом. Мне сейчас это доступно разъяснили.
Борис задохнулся от негодования.
– Это у меня подзаборное воспитание? Меня дед воспитывал, академик, между прочим!
Светлана Ивановна грустно покачала головой.
– И ты вырос пустым снобом. Обычные люди твоего высокого внимания не стоят. Ты по трупам пройдешь и не оглянешься. Единственный сын, единственный внук, единственный племянник. Ты привык жить один. Не в физическом, а в моральном одиночестве.
Борис хотел сказать сакраментальную фразу «и кто в этом виноват?», намекая на то, что мать сама отдала его своим родителям, но тут из здания вышла Ася в открытом сарафанчике и босоножках на босу ногу. Она торопливо проскользнула мимо них, сделав вид, что не заметила.
Светлана Ивановна быстро распорядилась:
– Боря, догони ее и извинись! Я возьму такси и доберусь домой сама!
Впервые в жизни Борис был согласен с матерью. Его задело столь явное пренебрежение этой заурядной Асей его, успешного, красивого, обеспеченного Бориса Кетова. Она уверена, что он нувориш? Конечно, на старте ему помогли, но дальше он сам. То, что у него большое преимущество перед конкурентами из-за поддержки дяди-губернатора, в расчет Борис не принимал. Если б он был бездарем, то прозябал бы в какой-нибудь заштатной конторе, как отчим.
Он прекрасно помнил, какие помои эта беспардонная медсестра вылила на его голову, причем в присутствии Вероники: и деньги-то у него вместо души, и сноб-то он, и из грязи в князи, и много подобной муры. Еще и дядьку ему припомнила, за которого он и вовсе не в ответе. Такой злости, как тогда, он в своей жизни больше не испытывал. Просто в глазах помутнело от гнева. Возможно, он и погорячился, обвинив ее в непрофессионализме и бесчувственности, но и в этом виновата только она сама, не надо было его провоцировать.
