— Слыхали, ваше превосходительство, как лет семь, что ли, назад брали квартиру адвоката Левинзона?
— Слыхал.
— Там по делу проходил молодчик один, его еще не сразу взяли. Фамилия — Котовский Григорий, прозвание — Кот, сам — из Бессарабии.
— Котовский? Наслышан. Так что, он опять в Москве?
— Третьего дня в «Каторгу» приходил. Бурого искал, что-то затевает. Молодых баламутит…
— Что еще?
— Сдается мне, с каторги Кот сам ушел… без, значит, всякой амнистии.
— Та-ак… Благодарю, Хлопонин. Ты вот что, ты на следующей неделе поезжай-ка в Питер, тетушку навестить или там племянника. Короче, чтоб в воскресенье тебя в Москве не было!
— Понял, ваше превосходительство…
Это означало: будет облава, да нешуточная, в который день — одному Кошко известно, и попадаться незачем. Да, пожалуй, не только на Хитровке — Китай-город весь прочешут частым гребешком. Кот-то, выходит, один стоит целой облавы?! Надо ж, как получилось…
Но вряд ли Гриша будет сидеть на Хитровке и ждать у моря погоды. Он опять, поди, бегает по Москве, что-то затевает. А вот Бурый — тот прожженный хитрованец, без нужды или дела неотложного нипочем из своей берлоги не вылезет.
Возьмут Бурого в облаве, спросят: а дружок твой, Кот, где прохлаждается? Бурый после второй зуботычины поумнеет и выскажет все, что знает. Или кто-то из проституток шепнет, где искать красавчика. Из тех, что постарше. Молодая-то девчонка, может, и знает, да не выдаст — дескать, самой пригодится котик…
Выходит, надо брать своих малых, Федечку и Лукашку, и увозить из Москвы от греха подальше. В самом деле, давно пора в Питер наведаться. До Великого поста еще далеко, а Питер живет радостно, беспечно, и ходят по театрам-ресторанам господа с туго набитыми бумажниками.
Так рассудил Дмитрий Сидорович и, выкинув из головы все сомнения, пошел собираться в дорогу. На сей раз он легавым словечко молвил и сам остался в стороне. А полтора года назад кто-то другой так же молвил, и его, Хлопоню, вместе с двумя сотнями бедолаг замели. Так что, можно считать, все выходит по справедливости.
Хлопоня не знал, что его сообщение пришлось очень кстати — среди бумаг на столе у Аркадия Францевича лежали донесения о беглых каторжниках, целый список, в том числе и любопытные сведения о Григории Котовском.
Хитрованцы, и Хлопоня также, о бессарабских делах Кота знали мало. А если и слыхали про грабежи с убийствами, то понимали их по-своему, мол, рыжевья[12] людям захотелось, вот и пошли на рисковое дело.
