— Ясно. Красок нужно побольше. — Имея характер застенчивый, Сережка поглядел в потолок, поискал глазами по углам и добавил со вздохом: — И еще… Чтобы никто пока не совался.
— Значит, вперед! — согласился начальник. — Как говорится — поехали!
— Можно, чтобы и вы покамест не приходили? — попросил Сережка, глядя в свеженастланный пол.
— Ясно. — Начальник лагеря потрепал Сережку по голове, принес ему ящик с гуашью, акварелями и другими порошковыми и уже разведенными красками. Карандаши дал и кисти. — Ясно, — повторил он. — Не робей, делай! — И ушел, поощрительно подмигивая.
В льняной древней местности, где суждено было родиться Злодею, собаки плодились обильно, как бы возмещая своей многоликостью почти исчезнувшее лесное зверье.
Волею судьбы Злодей оказался таких густо и таких привольно намешанных кровей, что проследить родословную в его удивительном облике отчаялся бы даже бесстрастно-упорный генетик.
Злодеи был безобразен. Если можно представить лешего с тяжелой медвежьей мордой, на высоких резвых ногах, беззастенчиво ухмыляющегося, так оно и будет — козлиная клочкастая шерсть Злодея отливала зеленым.
Известно, что даже в терпеливом собачьем племени, лишенном воображения, потому долговечном и многочисленном, благодаря мудрому промыслу природы являются иногда особи аморальные, как пророки. Злодей не понимал собачьих законов; наделенный к тому же разбойничьим нравом, он уже в годовалом возрасте контролировал обширный участок реки. Бесстрашный, верткий и независимый, он возникал из кустов, как оборотень. В собачьи драки летел беззвучно, не дрался — кромсал. Но после быстрой победы тоскливо выл. На людей, пытавшихся подойти к нему, он рычал, как бы предупреждая — я к вам не лезу, не лезьте и вы ко мне.
Иногда во снах обдавало его холодной черной водой. Он сучил лапами, судорожно тянул шею, пытаясь ухватить лоскуток неба. Вода забивала ему ноздри, сжимала глотку, ломала его и засасывала в пучину. Видение кончалось всегда одинаково — Злодей вскакивал, дрожа, обнюхивал себя, потом укладывал морду меж вытянутых передних лап и, не мигая, затаив свой страх, вслушивался в голос реки, которая, как казалось ему, объединяла и небо, и землю, и ту черноту, что за ними.
В тот уже далекий злополучный час он все-таки выбрался на песчаный берег и уткнулся в жесткую прошлогоднюю осоку, сотрясаясь всем телом, выталкивающим из себя воду.
Случилось это Первого мая. Щенка уронили с нарядного белого теплохода, на котором играла музыка. Уронили из пахнущих духами объятий. Нашла его сука Сильва. Долго дышала над ним и кашляла, потом принялась подталкивать носом, пока щенок не поднялся на дрожащие ноги, и, подталкивая, повела вверх по откосу; нести его в зубах она не могла — щенок был грузный, трехмесячный. Щенок уставал, ложился на брюхо, по-лягушачьи распластав лапы и слезно скуля; она стояла над ним, понимала его усталость и страх, затем снова подталкивала.
