Что искали они в ложе? Едва ли можно согласиться с мнением, будто художников и ваятелей привлекало должностное положение Лабзина. Эти люди не особенно нуждались в чиновном покровительстве. Талант – «единственная новость, которая всегда нова» – обеспечил им к моменту вступления в ложу успех, состояние и признание в обществе. Лабзин привлекал их как личности. Поначалу маститые мэтры недоверчиво присматривались к нему: он ведь был не из их среды. Лабзин не рисовал, не ваял, не был коллекционером или меценатом. Среди его многообразных дарований не было ничего связанного с пластическими искусствами. Однако очень скоро они оценили его скромность и такт, его административный талант и деловую хватку, а самое главное – редчайший для чиновника дар – понимание того, что художники разбираются в искусстве не хуже него.
Лабзин не вмешивался в творческий процесс, не навязывал своих предпочтений и представлений о прекрасном. Он понимал свою работу как помощь и делал все от него зависящее, чтобы помочь всем сотрудникам и студентам Академии, в особенности молодым. Он выбивал для них пансионы, добивался лучших условий для стажировок за границей, знакомил молодых талантливых художников с меценатами и покровителями, устраивал для выпускников выгодные государственные заказы, словом, был «отцом родным».
Деятели русского искусства, которые знали Лабзина, всегда вспоминали о нем с искренней благодарностью и сердечной теплотой. С умилением они рассказывали, что Александр Федорович, как рачительный хозяин, входил в каждую бытовую мелочь. Он, например, велел, чтобы для отопления в Академию привозили только березовые дрова, «ибо таковые дают меньше дыма», лично следил за качеством присылаемых из-за границы «художественных товаров» и их справедливым распределением. Надо отметить, что тогда в Россию приходилось завозить практически все необходимое для изящных искусств: краски, кисти, лаки, растворители, гравировальный инструмент и т. п. Как шутливо писал сам Лабзин, «все почти для художества потребное из-за моря везем, кроме разве холста да натурщиц».
Лабзин показал себя отличным администратором и превосходным управленцем. Среда художников – особый мир. Здесь каждый – личность, «всякий о себе высоко понимает», иные воображают себя гениями… В творческих коллективах редко удается избежать зависти и интриг. Руководить таким сообществом гораздо сложнее, чем, скажем, группой смирных и дисциплинированных почтовых чиновников. Лабзин блестяще с этой задачей справился, он сумел создать в Академии атмосферу доверия и взаимопомощи. Этому во многом способствовало то обстоятельство, что признанные мастера и молодые дарования состояли в одной ложе и называли там друг друга братьями.
