— Да, действительно, я таких не встречала.
— И не встретите! — Пафнутьев чувствовал, что выдыхается, что произносить новые слова о прелестях Вохмяниной ему становится все труднее, но внешне он был беззаботен, широко улыбался и откровенно любовался Вохмяниной.
— Итак, вопросы. — Она чутко уловила перелом в его настроении, и первой перешла к делу. Пафнутьев мысленно поблагодарил ее за великодушие и попытался сосредоточиться — молодое бедро Вохмяниной, уходящее куда-то в глубь складок халата и там, в полумраке, теряющее четкие очертания, все-таки сбивало Пафнутьева с толку, все-таки мешало ему сделаться сухим и четким. — Мне кажется, я должна сесть скромнее? — усмехнулась женщина.
— Не обязательно, — смутился Пафнутьев, но тут же вышел из затруднения. — Можете оставаться в такой же позе, уже привык, жалко расставаться.
— С чем?
— Со столь прекрасным видом.
— А вы шалун! — рассмеялась Вохмянина.
— Только на словах, только на словах, поскольку профессия научила меня вязать слова в любом количестве, качестве, в любом содержании и даже без всякого содержания.
— Жаль.
— Спасибо, конечно, за столь приятное словечко, но… Не жалейте, не надо.
— А я и не жалею!
— А я знаю! — теперь уже рассмеялся Пафнутьев и закручинился, затосковал, поскольку понял — с этим человеком легкого разговора не будет.
Вохмянина владеет собой, она подготовилась и, слегка захмелев, похоже, впала в этакий неуязвимый кураж, все его слова будут ее если не смешить, то просто потешать. Не пробить ее сегодня, ох, не пробить, — причитал про себя Пафнутьев, асам тем временем уже строил, строил коварные свои вопросы, уточнения, облекая профессиональное любопытство в форму светской беседы — легкой и непринужденной. Умел он это, умел, но чрезвычайно редко приходилось ему проявлять свое высокое мастерство.
— Знаете, Катя, у меня такое впечатление, что вы — едва ли не единственный здравый, разумный человек в этом доме.
— Спасибо. — Вохмянина склонила голову, признавая правоту Пафнутьева.
— Скажите, пожалуйста, что здесь происходит?
— Что происходит… Ничего особенного.
— Как?! А три трупа?!
— Видите ли, Павел Николаевич… Я сказала, ничего особенного по сравнению с тем, что здесь происходило постоянно.
— Вы хотите сказать, что трупы в этом доме — далеко не редкость?
— Нет. — Она вздохнула, посмотрела в окно, за которым свисали громадные сосульки — снег на крыше подтаивал, погода была прохладная, и сосульки постепенно наслаивались, превращаясь в мощные ледяные столбы. — Видите ли… Наша жизнь здесь, в этом доме, не столь проста, как может показаться. Если хотите, я могу рассказать, почему так получилось. Все, кто здесь живет, даже строители, находятся в каком-то нервном обострении, какое-то всеобщее взаимное неприятие. Если вы спросите, кто в добрых отношениях друг с другом, допустим, всего два человека, я не смогу вам ответить. Разве что бомж… Он со всеми был в хороших отношениях, как мне казалось. И вдруг убийство.
