|
| There was such anguish in the gush of grief that accompanied this raving, that my compassion made me overlook its folly, and I drew off, half angry to have listened at all, and vexed at having related my ridiculous nightmare, since it produced that agony; though WHY was beyond my comprehension. | Такая тоска была в порыве горя, сопровождавшем этот бред, что сочувствие заставило меня простить Хитклифу его безрассудство, и я удалился, досадуя на то, что вообще позволил себе слушать, и в то же время виня себя, что рассказал про свой нелепый кошмар и этим вызвал такое терзание; впрочем, причина оставалась для меня непонятной. |
| I descended cautiously to the lower regions, and landed in the back-kitchen, where a gleam of fire, raked compactly together, enabled me to rekindle my candle. | Я осторожно, сошел в нижний этаж и пробрался на кухню, где сгреб в кучу тлеющие угли и зажег от них свою свечу. |
| Nothing was stirring except a brindled, grey cat, which crept from the ashes, and saluted me with a querulous mew. | Ничто не шевелилось, только полосатая серая кошка выползла из золы и поздоровалась со мной сварливым "мяу". |
| Two benches, shaped in sections of a circle, nearly enclosed the hearth; on one of these I stretched myself, and Grimalkin mounted the other. | Две полукруглые скамьи со спинками почти совсем отгораживали собою очаг; я вытянулся на одной из них, кошка забралась на другую. |
| We were both of us nodding ere any one invaded our retreat, and then it was Joseph, shuffling down a wooden ladder that vanished in the roof, through a trap: the ascent to his garret, I suppose. | Мы оба дремали, пока никто не нарушал нашего уединения; потом приволокся Джозеф, спустившись по деревянной лестнице, которая исчезала за люком в потолке; лазейка на его чердак, решил я. |
| He cast a sinister look at the little flame which I had enticed to play between the ribs, swept the cat from its elevation, and bestowing himself in the vacancy, commenced the operation of stuffing a three-inch pipe with tobacco. | Он бросил мрачный взгляд на слабый огонек в очаге, вызванный мною к жизни, согнал кошку со скамьи и, расположившись на освободившемся месте, принялся набивать табаком свою трехдюймовую трубку. |
| My presence in his sanctum was evidently esteemed a piece of impudence too shameful for remark: he silently applied the tube to his lips, folded his arms, and puffed away. | Мое присутствие в его святилище расценивалось, очевидно, как проявление наглости, слишком неприличной, чтоб ее замечать; он молча взял трубку в рот, скрестил руки на груди и затянулся. |
