— Ты хочешь сказать, что он слишком напорист?
— Это, естественно, в игре. В играх, представляешь? Например, играешь в монополию с бабушкой и дедушкой, а Ирвин смеется, просто шутит, и все, но я знаю, что он готов на все ради выигрыша. То же самое и в теннисе.
— Ты играешь с ним в теннис?
— А как же.
— Он хорошо играет?
— Он считает, что да, не пропускает ни одной подачи, а вот бьет отвратительно. Ты запросто можешь его победить.
— Я полагаю, что и ты тоже.
Ник пожал плечами.
— Вполне возможно. Но я не хочу.
— Ты позволяешь ему выигрывать?
Обратите внимание, ведь это слова пятнадцатилетнего мальчишки.
И вот что странно, Ирвин Гольд теперь на коне, в то время как Джоан расплатилась за историю с Винсом Кенной, происшедшую задолго до встречи с этим чертовым адвокатом. Я не знаю, как мы все оказались в ванной комнате в компании с этим трупом, стоящим на коленях перед корзиной для белья. И к тому же еще чертов доктор Эрнст, последователь Фрейда, и Офелия — горничная. Все мы сгрудились на очень узком пространстве, ибо квартира на Шеридан-Сквер старого образца, когда ванные комнаты делали под худых, осторожных, никуда не спешащих людей.
За исключением меня, все считали, что все в порядке. Это напоминало великолепную сцену: «Ночь в Опере», братья Маркс и все возрастающая толпа собрались в тесной корабельной каюте, бросив все свои дела.
Несомненно, что никто, кроме меня, кажется, не замечает тающей крови на полу. Эти люди оказались очень хладнокровны.
Офелия склонилась над умывальником. С чувством собственного превосходства она что-то смывает в раковине. Какой-то листок бумаги с посланием. Буквы расплылись. Можно побожиться, что у тупицы-мексиканки смоются пятна, а текст останется нетронутым.
— Не хотите ли вы оставить это и вымыть плитку на полу? — спросил я ее.
Но она довольствовалась лишь безразличным взглядом в мою сторону и продолжала усердно тереть листок бумаги. Что может быть приятней для этой примитивной замарашки? Платят ей немного. Доктор Эрнст склонился над посланием.
— Потрясающе, — прошептал он.
— Разумеется, — подтвердил Ирвин Гольд.
Он обошел труп, вежливо уклонился от меня, разместился перед унитазом, расстегнул ширинку и шумно пустил струю. Потрясенный, я не мог оторваться от этого зрелища. Размер его инструмента был невероятно огромным.
Какой может быть реакция присутствующих на столь естественное отправление нужды на публике? Джоан с доктором Эрнстом тихо перешептывались, склонившись друг к другу. Офелия все еще трет листок бумаги. Убитая женщина все еще истекает кровью. По-видимому, я один заметил неприличное поведение Ирвина.
