Теперь я ее понимаю, разделяю ее чувства, понимаю ее боль и беспомощный гнев. Я чувствовал себя виноватым до того момента, когда она мне бросила:
— Если ты собираешься набить мне морду, может быть, я вначале схожу за Ником? Он будет очень доволен, увидев, какой у него папаша-здоровяк.
Таким образом, прощать меня она и не собиралась. Она заносила каждый мой промах в свой реестр и всегда могла выставить мне полный счет.
Я полагал, что эта сцена произошла в нашей спальне. Внезапно я понял, что ошибся. Мы находимся в гостиной, она открывает ящик бюро и достает оттуда большую бухгалтерскую книгу.
Джоан поискала ручку, нашла подходящую.
— Это нужно вписать красными чернилами, — сообщила она. — Особым шрифтом. И на латыни.
Что самое ужасное, так это то, что у Ирвина Гольда внезапно появилась роль в этой истории.
Это действительно ужасно.
Ибо столкновение у нас с Джоан из-за Винса Кенны произошло три года назад. Тогда она даже и не предполагала о существовании Ирвина Гольда. Он вошел в нашу жизнь лишь год спустя, когда был избран семьей Джоан для бракоразводного процесса.
Ирвин Гольд, рыжий днем, за составлением деловых контрактов, и золотисто-медный в вечернее время, председательствуя на митинге Союза за гражданское равноправие. Хитроватый длинноволосый лис, симпатичный и мерзопакостный. Симпатию источала каждая пора его тела. Для Джоан, для Ника и даже для меня. Как хорошую смазку, настолько хорошую, что спустя шесть месяцев после развода Джоан бросилась в его объятия и вышла за него замуж, даже не поняв величия своего широкого жеста. Вот что мне было всего больнее. А он симпатизировал, сострадал и сочувствовал до такой степени (до, во время и после бракоразводного процесса), что Джоан кончила тем, что ощутила присутствие рядом с собой мужчины, разделяющего с ней заботы, причиненные мной. С опозданием и неохотно она делилась с ним за столом, в театре, дома и в постели. Они не думали обо мне лишь в постели.
Этот бравый Гольд! Не человек — золото! Позволить проводить мне все выходные с Ником, в то время как Джоан протестовала.
«Подумай, дорогая, этот проходимец вправе все же видеть своего сына. Позволь порадовать его».
Я спросил у Ника, трясясь от страха:
— Как ты его называешь? Дядя Ирвин?
— Ты представляешь, он просил меня называть его просто Ирвин. Я так и сделал.
— И ты с ним на дружеской ноге?
— В основном да. Он постарался, и я ответил тем же. Он хотел приятельских отношений, я согласился, мы стали приятелями. Это так просто.
