Трудус-трудум-труд | страница 47
А кузнец опять закричал:
— А вы, цепи, вас кто сделал?
— Ты, кузнец! — пропищал тоненький голосочек.
— Так чего же вы ждёте, почему не отпускаете меня?
— Иди, кузнец.
Раскрылись кандалы, и упали цепи.
И снова крикнул Энрик:
— Неужто здесь в толпе нет ни одной шпаги, сделанной моими руками? Что ж она не идёт мне на помощь?
— Я здесь, кузнец! — отвечает тонкий голосок, и из толпы летит шпага — и прямо к ногам кузнеца.
Схватил Энрик шпагу — и прыг с эшафота!
Толпа перед ним так и расступилась. Может, это ему дьявол помог, а может, и шпага. И скрылся Энрик, только его и видели.
Все перепугались, и судья тоже. Один Жано и глазом не моргнул. И ещё этот новоиспечённый палач. Даже чудно — стоит себе как ни в чём не бывало. Но все так переполошились, что ничего и не заметили. А Гасту спокойно сошёл себе с эшафота, подмигнул Жано и затерялся в толпе. И Жано пропал куда-то. Скрылись они, и никто их никогда больше не видел — ни Одноглазого, ни подмастерья.
Ну, вот и вся история. Люди потом разное рассказывали. Были даже такие, которые своими глазами видели, как дьявол уносил за горы Энрика-колдуна, Гасту Одноглазого и малыша Жано. Насчёт палача-то потом обнаружилось: нашли его в тюремной камере мертвецки пьяного. Тоже, должно быть, дьявольские козни.
Чугунную решётку отдали монастырю, тому, что в Булоре; она и сейчас там, можете поехать посмотреть. Как будто и не из чугуна она сделана, а из тонких кружев.
А про Энрика, Гасту и Жано больше ничего не было слышно. Во всяком случае, в наших краях.
А вот в Париже немного времени спустя открылась кузница, в которой работали три кузнеца: один большой такой, чёрный, лохматый-настоящий колдун; другой — кривой на левый глаз, а третий — совсем ещё малыш, ловкий и быстрый, как ящерица.
Соседи иной раз слышали, как мальчуган подшучивал над Одноглазым:
— Говори что хочешь, а Энрик мастер получше тебя.
Видел, как все вещи слушались его? Это потому, что он колдун и знает одно слово!
А кривой ворчал:
— «Слово, слово»! На самом-то деле помог бочонок моего самого лучшего крепкого вина. Ну и здоров пить этот палач! Нелегко было опоить его так, чтоб он свалился замертво и я мог занять его место. Конечно, вещи слушаются того, кто их сделал, но особенно — если они в руках у друга.
Тут всегда вмешивался большой, чёрный:
— Оба вы правы. Друзья могут повздорить, но в трудную минуту все обиды забываются. В наших кузницах мы куём не только железо — здесь выковывается и дружба, хорошая, прочная дружба. Вот это и есть то самое слово, заветное слово кузнецов!
