Добравшись до цели, Николай рассчитался с водителем, и такси, светя в темноте оранжевым фонарем в шашечку на крыше, уехало восвояси. Небо прояснилось от туч, и болезненно-бледная луна осыпала тусклым серебром засыпающую деревню. Здесь на ее краю не было ни души, если только не считать покойников в могилах на кладбище, примыкавшем прямо к забору усадьбы его друга. От этих мрачных могил шли душные испарения после прошедшего ливня, вокруг стояла удручающая тишина, лишь изредка нарушаемая лаем дворовых собак да жестяным перезвоном листочков на поминальных венках на легком ветру. Где-то заливался пьяной песней сверчок.
Николай приблизился к широким воротам, сработанным из толстой корабельной доски из которых в допотопные времена строили в устье Тулы баржи. На их перекладине восседал, обосновавшийся тут еще с царских времен, медный двуглавый орел, чудом уцелевший от революционных грабежей и советских «разгромов старого мира», и толкнул калитку. Та, очевидно, хорошо смазанная в шарнирах, беззвучно распахнулась, и Николай вошел во двор.
Слева от входа, прямо за воротами, он увидел хозяйскую «Волгу», глянцево поблескивающую в лунном, мертвенном свете вороным корпусом, а в зашторенных тюлем окнах высокого, бревенчатого особняка — свет. Значит, хозяин был дома.
По тропке, выложенной каменной плиткой, вдоль которой были высажены цветы, он направился к высокому крыльцу. Поднявшись по нему наверх, Николай прошел через сени и вошел в полутемную прихожую. Здесь пахло старыми вещами и мышами. Напротив него находилась дверь, ведущая внутрь помещения, она была открыта, но вход в нее был задернут бархатными темно-коричневыми шторами, пропускавшими снизу немного света. Откуда-то изнутри дома тихо и торжественно играла мелодия из оперы «Валькирия» Рихарда Вагнера, Николай узнал даже голос исполнительницы роли Брунгильды — Элен Траубель. Пластинка была старая, коллекционная, выпуска еще 1941 года, она местами поскрипывала и звучала шероховато. Васильев привез ее из Питера, он очень дорожил ей и ставил только в особо торжественных и волнительных случаях.
— Володя, ты дома? — громко спросил Николай. Не услышав ответ, он повторил более громогласно: — Есть тут кто?
Ему по-немецки отвечала лишь Траубель словами из песни «Полета валькирий». Николай включил в прихожей свет и снял все еще мокрый пиджак, чтобы повесить на вешалку. Повернувшись к ней, он увидел на ней белый халат и рыжий парик, лежащий под ним на полочке. На шее у него забилась жила. Он раздвинул шторы и прошел в дом.
