В дверь, один за другим, вбегали все новые, и новые амирджандары… Рафик Омид подхватил вторую саблю и двинулся им навстречу. Клинки в его руках крутились, как два сверкающих, разбрасывающих красные брызги колеса, оружие нападающих вылетало из сильных рук и звонко ударялось о стены, следом летели руки, ноги и головы… Такую мясорубку устраивали римским легионам в Британии боевые колесницы друидов, к бешено вращающимся колесам которых были прикреплены лезвия мечей… Война пришла в кабинет главного амирджандара – он был залит кровью и завален трупами, Омид грамотно занял позицию у двери, не давая вбегающим гвардейцам развернуться, и не выказывая ни малейших признаков усталости, убивал их одного за другим. Неизвестно, чем бы все кончилось, но внезапно сзади резко щелкнула арбалетная тетива и короткая тяжелая стрела пробила мускулистое тело ассасина насквозь, так что оперение торчало в спине, а окровавленное острие выглядывало из груди. Омид упал ничком и тут же сабли амирджандаров порубили его на куски.
В дверях примыкающей к кабинету спальни показался Мустафа с арбалетом в опущенной руке. Бросив оружие, неловко переступая через трупы и оскальзываясь на мокром красном мраморе, он подошел к телу Сулеймана ибн Яхья, опустился перед ним на колени, выдернул из шеи и отбросил в сторону иглу дикобраза, закрыл выпученные глаза и поцеловал своего повелителя в начавший холодеть лоб.
– Прости мою старость, господин, прости мои слабые руки, я никак не мог натянуть арбалет, – прошептал он.
Потом с трудом поднялся, посмотрел на розу в белом лоскуте и даже хотел ее взять, но вовремя отдернул руку. Роза могла быть отравлена. Потому что это не просто цветок, а знак мести ассасинов. И лучше ее не трогать и не нюхать…
Западная Персия, июнь 1256 г
Когда-то крепость Аламут считалась неприступной. Она находилась на поросшей лесом одноименной горе высотой в триста пятьдесят локтей[24], из которой, как указательный палец, еще на пятьдесят локтей торчал отвесный скальный утес. Его-то и венчал мрачный замок, высокие стены которого обрывались прямо в пропасть. В массивной крепостной стене был только один вход, и только одна дорога вела к небольшой площадке перед массивными дубовыми воротами. На дороге было устроено множество ловушек: падающие камни, перекрывающие дорогу решетки, обрушивающиеся мосты… Но, на самом деле, неприступных крепостей в мире нет, они неприступны лишь до тех пор, пока не появляется завоеватель, добавивший имя очередной твердыни к списку своих побед. Монгольский правитель Хулагу, овеянный славой своего деда Чингиз-хана, был как раз таким завоевателем.
