– Иди за мной, брат! – сказал по-арабски начальник стражи. По широкой белокаменной лестнице они поднялись на второй этаж. На площадках стояли по двое гвардейцев, вскинув на плечи готовые к удару сабли. Азат открыл полированную дверь. В просторном зале за большим дубовым столом, в шелковом, расшитом золотыми узорами халате, сидел крепкий мужчина с бритой головой. За ним стояли два гвардейца с обнаженными саблями на плечах.
При виде гостя Сулейман ибн Яхья встал и изобразил подобие улыбки.
– Рад приветствовать верного слугу моего друга и брата Рукн ад-дин Хуршаха! Очень жаль, что мои люди не смогли вас найти! Виновные будут строго наказаны!
– Тот, кто меня послал, обязал говорить без посторонних ушей! – заявил Омид, подходя к столу.
Поколебавшись, военачальник сказал что-то на тюркском наречии, и стражники сделали несколько шагов назад. Шаги были большими – они знали: если услышать то, чего слышать нельзя, то можно лишиться головы… Азат тоже отступил.
– Теперь они не услышат, если ты будешь говорить тихо, – Сулейман наклонился вперед, перегнувшись через стол, чтобы сократить расстояние. Он не боялся одинокого и безоружного визитера: как бы ни были страшны ассасины, но он тоже опытный воин, и сумеет отразить первый удар, а вооруженные гвардейцы всего в одном прыжке…
Но гость не собирался нападать – он только протянул главному амирджандару розу, стебель которой был завернут в кусок белой ткани. Сулейман ибн Яхья по инерции взял ее, и непонимающим взглядом уставился на красный бутон, словно пытаясь что-то сообразить. Сознание еще не утратило опиумной вязкости. Красная роза и белая ткань – это был явно какой-то знак, но что он значил, Сулейман ибн Яхья никак не мог вспомнить. Тем временем, Омид отработанным движением вынул из шва в рукаве рубахи иглу дикобраза с каплей яда гюрзы внутри и спокойно, как он делал все, воткнул ее в сонную артерию предателя. Никто, даже сам Сулейман, не поняли, что произошло. Только когда командир гвардии упал на стол и сполз на пол, стражники опомнились и, рыча от ярости, с трех сторон бросились на убийцу своего господина…
Но Омид, неуловимым движением, будто танцуя, выскочил из замыкаемого кольца, две острые сабли рассекли воздух, а клинок Азата по локоть отрубил руку одного из телохранителей. Фонтан крови с головы до ног облил начальника стражи, сжимающая саблю рука отлетела в сторону, и, вращаясь, заскользила по мраморному полу, ее бывший обладатель истошно закричал и, потеряв сознание, повалился под ноги своему товарищу, который ненадолго пережил его: Омид ударом ребра ладони сломал ему шею и, подхватив выпадающую из рук саблю, повернулся к перепачканному чужой кровью Азату. Клинки скрестились, и начальник стражи убедился, что зря отрицал способности ассасинов к открытому бою: хитрым приемом Омид обезоружил тюрка и тут же отрубил ему голову.
