— Слушай, откуда идете? — спрашивал кто-нибудь, но его тут же одергивали:
— Э! Что, не понимаешь — военная тайна, разве он тебе скажет?..
Как-то однажды Рэма подбежала к идущей колонне, протянула бойцу букетик цветов. Тот взял, улыбнулся ей пересохшими губами, сказал отрывисто:
— Водички бы вынесла. С утра не пили…
Ну, конечно, воды! Такая жара стоит. Подгорная улица пришла в движение. Все бросились за ведрами, кружками, кувшинами. У водопроводной колонки сразу же выстроилась очередь.
С полным ведром, держа на весу большую фаянсовую кружку, Рэма бежала вдоль колонны, надеясь догнать того бойца с ее букетиком.
— Ладно, сестричка! — крикнули ей. — Напои нас, а его другие напоят!
Рэма торопливо черпала кружкой.
— Пейте, мы еще принесем…
Бойцы пили жадно на ходу, расплескивая воду; протягивали котелки:
— Плесни-ка на запас!
— Подтяни-и-сь! — летела над строем команда. — Не отставать!.. Шире шаг!..
Война шла Подгорной улицей. Суровая, запыленная, усталая война с пересохшими от жары губами.
* * *
Все реже и реже стали появляться во дворе с тремя акациями разносчики. Разве что забредет продавец зелени или, стуча копытцами, протрусит по двору ослик с плетеными корзинами на спине. В корзинах яблоки, мацони, кукурузная мука, бургули[11].
Узнав дену, хозяйки охают и хором принимаются ругать разносчика, а тот, размахивая руками, оправдывается:
— Ва! А вы что думали? Сейчас деньги другую цену знают. Война, что, не слышала, да?
Один лишь ослик сохраняет полное спокойствие, стоит, поводит ушами, как будто слушает, и нет ему никакого дела до того, сумеет ли его хозяин убедить разбушевавшихся покупательниц.
Изредка заходил во двор стекольщик.
— С-секла ставлять!..
Но стекла теперь были заклеены широкими бумажными полосками и если и бились, то не до конца, просто ползли по ним трещины в разные стороны, и никто не обращал на это особого внимания.
Покричит стекольщик свое «Секла ставлять!», напьется воды из колонки и пойдет себе дальше.
И лишь женщина в черном платье по-прежнему приходила во двор с сумрачным скрипачом и пела, глядя на верхние этажи дома. Только теперь им не бросали уже завернутую в бумажки мелочь. Кому она нужна — мелочь. Выносили кто горстку фасоли, кто кусок кукурузного хлеба или пару вареных картофелин.
— Хорошая музыка, — слегка пошатываясь, говорил Никагосов. — Кто понимает, все так скажут. Не то что эти две ведьмы на рояле своем: бам-бах-бух! — Он кивал в сторону флигеля. — Э, дорогая! Спасибо, что красиво поешь. Возьми от меня в подарок, как от поэта, с чистым сердцем даю. Да здравствуют артисты!..
