Вскоре бронепоезд уже стоял под парами у депо станции Омск, как будто кто-то перенёс его сюда магической силой, а через сутки отправился на помощь красноармейцам.
«Значит, нет в мире препятствий, — думал генерал, мысленно пребывая в далёком Омске, — которые нельзя было бы преодолеть. Главное — не испугаться, какими бы страшными они не представлялись».
3
Когда машина выехала из села Красновидова, и штаб Западного фронта остался позади, Конев снова, уже в который раз, с болью в сердце ощутил неудачу наших войск под Вязьмой. Ему было горько за солдат, попавших в лапы фашистов, живыми от них мало кто вернётся. Знал он и об издевательствах, которые устраивали фрицы над пленными, нетрудно было представить, как обходились с его красноармейцами в концлагере.
Хотя из грозовых туч, сгустившихся над ним, так и не ударила обжигающая молния, Иван Степанович судил себя собственной совестью. И это было, пожалуй, суровее разбора комиссии Государственного Комитета Обороны. Он корил себя за малодушие, просчёты, тактические ошибки, хотя и не всегда обоснованно.
Если человек способен увидеть себя со стороны и оценить критически, значит, не всё в нём потеряно для исправления сердца и свершения добрых дел.
Сам же Иван Степанович практически не спал шесть суток. Он осунулся от нервного напряжения, кожа на лице приобрела серый оттенок. Белки у него покраснели, веки припухли, под ними легли синие впадины. И только взгляд ещё сохранял живой блеск, как бы говорил: «Я не сломался!».
Сев в вездеход, генерал закрыл глаза, клевал носом, и минут через пять крепко заснул, иногда на поворотах покачивал головой.
Николай Чуранов, остроносый, быстроглазый, ловкий, скорый на всякую шутку-прибаутку, служил личным водителем военного начальника. Генерал взял его специально из вологодского набора. Ивану Степановичу хотелось, чтобы парень своим землячеством напоминал иногда о Вологде, об уездном Никольске, о родном селе.
И Николай, чувствуя заинтересованность начальника, старался не ударить в грязь лицом. Если тот просил поведать какую-нибудь весёлую байку, охотно отзывался, благо знал их много, а порой с языка слетала и частушка:
Вологодские ребята
Захотели молока
И залезли под корову,
Оказалось — под быка!
Генерал расплывался в улыбке.
— Под быка! — дивился он. — Что-то ребята сплоховали? Не, не может быть, наши вологодские ребята всё же умеют отличить корову от быка.
— Так это ж частушка, Иван Степанович, — вставлял шофёр. — В ней иногда должно быть и не так, как в жизни, а наоборот.
