Маслов не отозвался, в наушниках слышались шум, треск, сквозь них голос Александра не прорезался. Гастелло уже не мог видеть, куда падал самолёт Маслова — на вражескую колонну или в сторону, на поле за лесом.
И тут же Николай услышал по рации голос своего штурмана:
— Командир, попадание в хвост, — докладывал Анатолий Бурденюк. — Горим! Мы горим!
Николай лихорадочно соображал, что делать. Посадить подбитую машину на землю — означало верный плен; выброситься экипажу с парашютами — означало то же самое.
Выхода, как ни крути, не было.
И тут же по рации до Гастелло донесся голос командира экипажа — старшего лейтенанта Федора Воробьёва:
— Товарищ командир эскадрильи — иду на помощь!
Чем мог Воробьёв помочь горящему самолёту?
— Отставить помощь, — скомандовал капитан Гастелло Воробьёву. — Приказываю вашему экипажу, старший лейтенант, возвращаться на базу.
— Слушаюсь, — ответил Воробьев и приказал штурману Анатолию Рыбасу разворачиваться на домашний аэродром.
Прежде, чем повернуть в направлении на Боровское, Фёдор Воробьев и Анатолий Рыбас узрели страшную картину.
Горящий «ДБ-Зф», будто брошенный кем-то огромный факел, вонзился в скопление фашистской бронетехники, сжигая её испепеляющим огнём.
Несколько фашистских солдат и офицеров сошли с ума.
Позже Воробьёв и Рыбас составили рапорт командиру авиационного полка, где они изложили подробности последних земных минут Николая Гастелло.
Сам же командир эскадрильи, переходя в иное состояние, ощутил необыкновенную лёгкость. Ангел, одетый во всё белое, мягко взял его за руку и повёл вверх. Но прежде, чем туда идти за ним, Николай увидел Анну, она улыбалась и протягивала к нему руки, как ребёнок. И такая любовь, такое тепло исходило от неё, что Николай почувствовал её любовь, её тепло, но не мог их выразить.
Любящие души ощущают друг друга, независимо от расстояния и времени.
Отступление
Прости нас, Ангел небесный!
В наши дни, Господи, до какого края люди дожили!
Разжиревший оратор в Москве кричал в микрофон на всю Россию, что Николай Гастелло… «был террористом».
С упоением смаковал оратор свою «утку» и требовал «общественного осуждения» капитана Гастелло: мол, надо его задним числом «припечатать».
Обязательно «припечатать», ведь в «демократической России» идёт борьба с терроризмом. А Гастелло и был самым «настоящим террористом».
Господи, да как же у него язык поворачивался говорить такое?
Но поворачивался, но говорил; говорил с упоением, взахлёб!
