Большие карие глаза Алексея удивленно смотрели на девушку.
— А ты и вправду, Клава, стала настоящей Розой, — сказал он. — Красавица!
— Да будет вам, Алексей Иванович, — смутилась Клава. — Солдаты всегда говорят комплименты девушкам, это я уж знаю.
— Откуда ты знаешь? — Алексей впервые за последние недели рассмеялся.
— Так предполагаю, — поправилась Клава. — Так уж принято!
София Алексеевна принесла чай.
И они, как старые добрые друзья, говорили обо всём за чаем, вспоминали мирные дни, а иногда Алёша скупо отвечал на их вопросы о фронтовых буднях.
После Клава проводила гостя до дома, а он в свою очередь не отпустил её одну — довёл до избы.
В таинственности сумерек они встречались ещё несколько раз, но не успели сказать друг другу заветные и главные слова.
После Новогоднего праздника Алексея Окунева вызвали в райцентр в военкомат и отправили опять на фронт.
В сумерках Клава молилась, чтобы Бог уберёг Алексея от смерти.
— Клавка, заводи лошадь круче! — командовала Зина Морозова. — Легче будет сбрасывать.
— Куда её круче? — возразила Клава. — Смотри, еле стоит на ногах, если грохнется, нам её не поднять.
— Ну, ладно, ладно, — согласилась Морозова.
Подружки вывозили навоз от скотного двора на колхозное поле.
Стоял чудесный мартовский день, припекало солнышко.
К весне в Чурове ощущали голод не только лошади, коровы, овцы, но в первую очередь, конечно, люди. Таяли запасы зерна, картошки, квашеной капусты, мяса, у кого оно было, и всего другого, что можно было кушать.
Хотя чуровцы работали, что называется, день и ночь, трудодни отоваривали скупо — по 150 граммов зерна. Когда Клава принесла хлебный заработок домой, София Алексеевна не удержала слёз.
— Что ты, мама, успокойся, — сказала Клава. — Проживём, у нас вон хрюшка в хлеву, овцы, курицы есть, не умрём с голоду. А про зерно ты же знаешь, в колхозе лозунг: «Всё — для фронта, всё — для победы!». Кто же нам даст зерна больше? Хорошо, что и по сто пятьдесят граммов выделили, и за это спасибо Афоне.
— Да и то правда, — согласилась София Алексеевна.
Девушки разгрузили навоз с саней, присели передохнуть.
Солнышко пригревало почти, как летом.
Кое-где на бугорках зеленела травка, лес уже не был тёмным, начинал светлеть, зацветал ивняк, из низин тянуло запахом прошлогодних листьев.
— Слышишь, кто-то летит, — вдруг заволновалась Морозова. — Может, какой самолёт?
— Какие у нас в Чурове самолёты? — удивилась Клава. — Ты чего?
Но гул на самом деле был слышен, приближался. Клава, приставив ладонь ко лбу, увидела вдали, на горизонте очертания самолёта. Приближаясь, он стал снижаться над полем, где была повозка. Лошадь захрапела от страха, перебирала ногами, дергала поводья. Девушки, задрав головы вверх, хотели уже замахать руками и закричать от радости, но тут увидели на крыльях широкие чёрные кресты.
