Душа её незримо наполнялась покоем и радостью, утренняя печаль растаяла без следа.
Служба уже подходила к завершению. Клава, когда был краткий перерыв перед причастием Святых Христовых Таинств, приблизилась к иконе Спасителя. Из юного её сердца полилась тёплая мольба:
— Господи, — просила сердцем, — пошли мне суженого, любимого, дорогого на всю жизнь; Господи помилуй!
Отец Николай, когда Клава подошла к кресту по окончании Литургии, узнал её, показал рукой в сторону.
— Подожди, моя милая, здесь, — ласково попросил он.
У отца Николая было чуть скуластое лицо, окаймлённое густыми усами и небольшой бородой, черноватой у подбородка, а к низу — седой; голубоватые большие выразительные глаза, высокий лоб, на котором слева уже обозначились глубокие морщины. Несмотря на вроде бы суровый вид, отец Николай излучал доброту, будто из него исходило свечение. И всякий, кто хотя бы взглянул на церковного служителя или перемолвился словом, сразу чувствовал какую-то радость, чувствовал, как поднималось настроение.
Отца Николая знали в окрестных деревнях, уважали за то, что стоял в Вере непоколебимо.
Как-то, перед самой войной, священник зашёл в лавку купить что-нибудь по хозяйству. Встал в очередь за хлебом. Открылась дверь, прямо к нему подбежал незнакомый мужик.
— Просили передать, — выпалил он, — вас приглашают в милицию. В сельсовет просят идти.
Просят — так просят!
Отец Николай, выйдя из очереди, пошёл в сельсовет. Зашёл, смотрит, сидит начальник в форме, ждёт. На столе перед ним лежит пистолет.
— Знаешь, кто я такой? — грозно спросил он священника.
— Уберите вашу пушку, — вместо ответа попросил священник и показал глазами на пистолет.
— Ну, кто я? — наседал гость.
— Знаю, — бросил служитель, — из НКВД, наверное, по мою душу приехали.
— Правильно! — подтвердил начальник. — Для тебя пуля давно отлита!
— Не достанете меня, — спокойно возразил отец Николай. — Надо мной власть Христа, у вас не получится.
Начальник побагровел, взял со стола пистолет и положил в кобуру.
Священник отказался добровольно закрыть храм, хотя для того и приехал незваный гость. Через какое-то время вышло послабление церковным служителям, отца Николая оставили в покое.
— Как здоровье матушки твоей, Софии Алексеевны? — обратился священник к Клаве, когда последняя старушка приложилась к большому серебряному кресту.
— Спасибо, батюшка, слава Богу, всё у неё ладно, — сказала Клава.
— Ну, и добро!
Отец Николай передал своё благословение старшей Осокиной, благословил и Клаву, подал ей большую просфору.
