Чайковский стал объяснять ситуацию, сложившуюся у Старо-Каликино, ссылался на отступление соседнего полка.
Не дослушав его, комдив бросил:
— Под трибунал захотели!
Конечно, лейтенант не заслужил такой оглушительной оплеухи.
Чайковский побледнел, но выдержал испепеляющий взгляд Швецова.
— Товарищ генерал-майор, прошу отложить трибунал на два дня, — спокойно возразил комбат. — Отложите, а там посмотрим, как дело пойдёт, тогда и судите трибуналом.
Швецов и сам понимал, что хватил через край — Чайковский был одним из лучших офицеров в дивизии. Грозное слово «трибунал» в последние дни то и дело срывалось с языка командиров разного ранга, будто заклинание, будто угроза, чаще всего не заслуженная. Не удержался и Швецов. Хотя и сам генерал прекрасно сознавал, что идти в бой без противотанковых средств — дело безнадежное.
— Ладно, хорошо, — смягчился комдив, — отложим трибунал. Извини, Александр Феликсович, погорячился.
Он обсудил детали операции с комбатом, и со своей группой всадников так же незаметно исчез, как и появился.
Пока начальник станции Солодихин подробно объяснял Чайковскому и Щеглову, как лучше незаметно подойти к деревне и шоссе, подбежал его сын Олег, подросток лет пятнадцати.
— Дядя командир, — выпали он, — давайте я с Витей сбегаю в Каликино, всё разузнаю, вам потом расскажем.
Комбат вопросительно взглянул на начальника станции, а Олег и его дружок Витя уже кинулись в дверь, след их простыл.
— Ну, пострелы! — не удержался Солодихин.
Олег и Витя дошли до Старо-Каликино, фашисты ни в чём не заподозрили их.
Вернувшись, ребята рассказали, что успели высмотреть. С согласия отца, они напросились в проводники батальона. Как только бойцы заняли исходные позиции, Олега и Витю отправили домой в Брянцево, подальше от предстоящего боя.
11
Занималось морозное утро, почти зимнее, только бесснежное. В рассеянном слабом свете деревня казалась вымершей, не было привычных дымков над крышами, никто не торопился за водой к колодцу или к скотине в хлев.
Но вот из крайней избы вышел мужик и потопал к навесу, где были сложены поленницы дров. Рядом с навесом рос густой кустарник.
— Эй! — тихо окликнули мужика из кустов.
Мужик оглянулся, увидел присевшего на корточки красноармейца, он манил его рукой к себе, приставив палец к губам: мол, тише.
Всю ночь мужик, не успевший, как другие жители, сбежать в лес, топил немцам печь в избе и баню. Фашисты несколько раз приставляли к его груди автомат, чтобы он не вздумал сбежать. Мужик-истопник охотно рассказал разведчику, сколько в деревне немцев, какие дома они заняли, где у них штаб. И он, не замеченный в отлучке, вернулся в избу с охапкой поленьев.
