Только теперь Харальд опомнился. За окном совсем заголубело, сквозь рассветный туман пробивалось солнце. Альме надо на работу. Опозданий немцы не любят, увольняют.
— Иди, — кивнул Харальд.
Альма ушла.
Харальд постоял в дверях, выкурил трубку, поглядывая на совсем уже очистившийся от тумана фиорд, на пустой причал рыбацкого поселка, хорошо видимый отсюда; подумал, что рыбаки уже вышли в море, а оставшиеся в поселке люди заняты своими повседневными заботами, и никому нет дела до Харальда, а поэтому никто и не заподозрит, что у него лежит русский.
Успокоив нервы, Харальд решил отварить лососевую спинку и жирным бульоном накормить раненого, как только тот придет в себя. Он пошел в чулан — дощатую пристройку к дому, где пахло сложным, чуть затхлым и милым сердцу запахом муки, копченого окорока, рыбы. Среди привычной утвари, ящиков, бутылей Харальд совсем успокоился. Даст бог, пронесет мимо! Все будет по-прежнему. От русского он как-нибудь избавится. Как — он еще, правда, не знал, но что-нибудь придумает.
Харальд выбрал рыбину получше и вернулся в дом, уже не испытывая неприятного осадка от ночных событий. Поставил на огонь кастрюлю с водой и, не спеша нарезая спинку лосося длинными ровными ломтиками, случайно взглянул в окно — и помертвел. К дому шли два немца! За ними голенасто вышагивал Людвигсен. Немецкий ефрейтор, стройный и красивый, перетянутый в талии, как девочка, повернул голову назад и что-то сказал, кивая на дом Харальда. Людвигсен услужливо догнал его и, размахивая длинными нескладными руками, показывая то на дом Харальда, то на восток, что-то говорил. Ефрейтор в нерешительности сбавил шаг, посмотрел на дом и круто повернул в сторону.
Когда немцы скрылись за поворотом в лес, у Харальда подкосились ноги. Он бессильно опустился на стул. Почувствовал, как по спине пробежал холодный ручеек. Руки, безвольно упавшие на колени, мелко тряслись. Оглушенный пережитым страхом, долго сидел неподвижно, не замечая, что вода в кастрюле выкипает.
Если бы немцы вошли в дом, то Харальд ничем не доказал бы свою невиновность, непричастность к русскому. Русский налицо — значит, расстрел. За укрывательство.
Только теперь Харальд до конца осознал, какой опасности подвергает и себя и дочь. Немцы уже ищут! А он, старый дурак, и не подумал об этом! Он, видите ль, спасал жизнь умирающему, поступал по-христиански. Идиот!
И ожесточаясь на этого черт знает откуда появившегося русского и подсознательно оправдываясь перед собой, думал: ну вот, русский жив, перед богом Харальд чист — не бросил человека, как собаку, — и хватит! Он не собирается рисковать! Нет, не желает! И пока еще не стряслась беда, он пойдет и заявит немецким властям. Власть есть власть, какая бы она ни была. Ей надо подчиниться. Пусть она сама и решает, как быть с русским.
