Если бы только он пошел на Невский не один, а с Валькой!.. Если бы только Валька не пульнул кирпичом в окно тети Дуси!.. Если бы они с Валькой не поссорились из-за той дурацкой вредной записки!..
Валька на его могиле, конечно, заплачет. И тетя Дуся тоже. Но будет поздно.
Шуркины глаза наполнились слезами.
За шкафом вдруг послышались приглушенные отрывистые голоса. Мамин. Папин. Еще чьи-то. Один знакомый. Захныкал Бобка: по случаю Шуркиной болезни он спал во взрослой комнате. Голоса рокотали.
Шурка шмыгнул носом, напряг слух изо всех сил. И уснул.
Он проснулся — уже окончательно — от звуков капели, звонко сбивавшейся с ритма и начинавшей заново. Солнце нарисовало на паркете большой светлый квадрат и тихо любовалось своей работой. «Я живой!» Шурка радостно сел на кровати. Обошлось!
Постель сестры была пуста. Странно, что его никто не разбудил в школу. Видимо, боятся, что он всё еще болен. А он жив и здоров! И жизнь прекрасна! На столе уже наверняка стоит завтрак. Оладьи или каша. Или яичница. При мысли о горячей вкусной яичнице Шурка спустил босые ноги на пол и зашлепал к шкафу. «Сейчас я вас обрадую!» — подумал он, воображая маму, папу и Таньку, сидящих за столом.
Шагнул мимо платьев и костюмов.
Распахнул дверь шкафа.
Вместо завтрака на столе стоял таз. В нем билось маленькое оранжевое пламя. Мама с треском рвала на мелкие кусочки какие-то бумажки, подкармливая ими огонь по кусочку.
Танька посмотрела на Шурку круглыми глазами. Лицо ее не выразило ни радости, ни удивления. На нем был только испуг.
Папы не было.
Бобки тоже.
Мама принялась рвать фотографии.
— Ну помоги же мне, Таня! — беспомощно крикнула она, подталкивая к Тане ворох исписанных бумаг. — Да по кусочку клади, по кусочку! — воскликнула мама, увидев, что Таня протянула целый лист, который огонь лизал длинным языком. — Еще не хватало, чтобы соседи сюда сбежались!
— Мама, — испуганно позвал Шурка.
— Шурка! Проснулся! — мама попыталась сделать веселое лицо, но у нее лишь скривились губы.
Она принялась метаться по комнате. Вынула из шкафа большие валенки и старое одеяльце.
— Как ты себя чувствуешь? — звонко крикнула мама, пробегая мимо с кипой одежды в руках.
Таня выразительно посмотрела на брата.
— Хорошо, — тихо пробормотал Шурка. Он умирал от стыда за вчерашнее.
К счастью, мама ничего не заметила. Уложила вещи в открытый фанерный чемоданчик. Туда же полетели толстые шерстяные носки и толстый шерстяной жилет, который, она всегда говорила, давно пора выбросить.
