— Мистер Крейг, — со строгим укором выговорил Оливер, поглядев на полицейского, на меня и снова на полицейского.
— Ну, простите, — хмыкнул инспектор. — Говорю же, стар уже, забываюсь. Никакого почтения ни к милорду ректору, ни к господину главному целителю… Только ить не вижу тут ни одного, ни второго. То ли петухи бойцовские, не знаешь, на которого ставить, то ли детишки, игрушку не поделившие… Верно я говорю, мисс?
Мисс хватило благоразумия промолчать.
— Давай, рассказывай… те, господин доктор, — потребовал Крейг, и оба его глаза сошлись на Грине. — А вы, милорд, кофейку нам еще сварите, замечательный он у вас выходит. И по шкафам посмотрите: не может быть, чтобы леди Пенелопа ничего съестного не припасла. Доктору нашему сейчас не помешает… — Полицейский потянулся к Грину, ощупал раскрытой ладонью воздух вокруг его головы и кивнул, получив подтверждение своим догадкам: — Мальчишку, значит, починил? Молодец, молодец… Силы вбухал немеряно, вижу. А остаточный след от поводка не убрал, небось?
— Не умею, — нагло заявил доктор, откинувшись на спинку стула.
— Оно не страшно, — растянул инспектор. Забарабанил задумчиво пальцами по столу. — Не страшно. Само к утру развеется. Но если бы знающий человек подцепил…
— Случайно, — вставил Грин.
— Конечно, случайно, — серьезно согласился Оливер. — Никто и не думал подозревать вас в злонамеренных действиях.
— Мои действия исключительно добронамеренны, — заверил с ухмылкой Грин.
Едва начавшийся второй раунд прервал гонг: инспектор снова стукнул кулаком по столу. Несильно в этот раз, но развести бойцов по углам хватило, и дальше разговор продолжился уже спокойно… на эльфийском.
Когда Грин без предупреждения перешел на язык длинноухих соседей, я решила, что доктор хочет защитить мои нежные ушки от грубой брани, но когда Оливер ответил, поняла, что меня оградили даже от пассивного участия в беседе, поскольку говорили маги не на новейшем эльфийском, который я худо-бедно знала, а на том самом малоизвестном у людей диалекте, на котором Грин объяснялся с эльфами во время памятной операции.
Инспектор прислушивался, смотрел на обоих с почти отеческим одобрением и гордостью. «Могут же, если хотят, оболтусы», — читалось в расфокусированном взгляде.
«Могут», — соглашалась я. До белого каления меня довести они могут.
Чем дольше мужчины общались, тем ровнее становился тон разговора. Доктор избавился от желчной ухмылки, речь его стала менее эмоциональной, зато в голосе и лице ректора эмоций прибавилось, а это уже говорило о некотором расположении к Грину — милорд Райхон не со всяким позволял себе выйти из образа.
