— У меня есть бутылка минералки, — предложила она.
— Давай. А как тебя звать?
— Рената.
Быстро шмыгнув за ширму, она вышла с бутылкой воды.
— Встань на одну ногу, — сказал я, поднимаясь к ней на подиум. — Вторую ногу заведи назад и подними её, как можно выше. Руки сцепи сзади и тоже подними, как можно выше. Вот так стой и пей воду маленькими глотками.
Я поднёс горлышко бутылки к её раскрывшимся губам. Вода вытекала из её рта, текла по подбородку, шее и дальше по груди… животу…
— Руки выше! И ногу не опускай! И не падай! Держись губами за горлышко бутылки…
— Виталька, кончай, — не выдержал Юрка, — я не могу больше на такое смотреть!
— Ты хотел сказать — заканчивай? — повернулся к нему я.
Рената засмеялась и закашлялась.
— Виталий, что ты с ней делаешь! — оторопело воскликнул появившийся в дверях преподаватель. — Ты ненормальный? Выйди в коридор!
Когда я вышел, преподаватель закурил и посмотрел на меня с недоумением.
— Виталий, что это за пантомима? Ты забыл, что здесь Академия художеств, а не бордель.
— Я так лечу икоту. У неё, кстати, прошла.
— Ты бы посоветовал ей хоть халатик надеть. Ты её что-то слишком быстро раскрепостил… Но, ладно, теперь о твоих работах. Я заметил, что у тебя есть склонность к драматическим сюжетам. Я специально дал тебе задание — сделать летний, солнечный, безмятежный пейзаж. И вот я смотрю на твой солнечный пейзаж, и мне рыдать хочется! Виталий, где покой и безмятежность в твоей работе?
— Я не знаю, где. В жизни я вижу всё больше страдание.
— Ты сейчас страдаешь?
— Страдаю. И ещё больше страдаю, когда я счастлив. Мне так жаль и нашего счастья, и всей нашей жизни. И люди, и их радости представляются мне, как крохотные, вспыхивающие на миг огоньки в бездне тьмы. Хочется взять такой огонёк-счастье в ладони, раздуть своим дыханием, чтобы он так быстро не гас…
— Виталий, ты писать не пробовал? У тебя получится. Ты умеешь разворачивать мозги на сто восемьдесят градусов. Ладно, закончим на этом.
А икота действительно прошла, Рената снова позирует и время от времени смеётся, встречаясь со мной глазами.
В мастерской наступила тишина, слышно только движение грифелей по бумаге. Неподалёку от меня Люда рисует, прикусив нижнюю полную губу. Она встретилась со мной взглядом и отвела свои глаза. А дальше рисует черноволосая Эдита. Она почувствовала мой взгляд, на мгновение отвела глаза и снова посмотрела на меня, улыбнулась… Это улыбка друга. И ещё… таинственный взгляд Лены за блестящими стёклами очков. Я не знаю, что этот взгляд означает… Мы погрузились в работу и, кажется, забыли друг о друге… Для нас сейчас существуют только пропорции, тени, рефлексы… и шорох грифелей по бумаге. Я смотрю на Ренату, потом на рисунок и снова на Ренату… да, она очень красивая… Не слишком ли крупной я сделал её на листе? Да, слишком крупная, фигуре тесно, надо всё стирать… надо всё переделывать… Что-то всё сегодня у меня не клеится!
