Песнь златовласой сирены | страница 9



Моим телом дядя заплатил за свою жизнь и жизнь остальных. Это станет всем известно, и если Салли и промолчит, то уж Бозания молчать не станет и в красках расскажет всем о моём позоре. Как после этого смотреть людям в глаза? Даже если маг меня и не заберёт с собой, что маловероятно, то меня в покое не оставят. Слишком многие смотрели на меня раздевающими взглядами, и лишь моя невинность спасала меня от посягательств.

Как сказал однажды настойчивый кавалер Салли, зажав её на улице: — ‘Ты не девочка. Чего ломаешься? От тебя не убудет!’. Только после этого она проплакала целый вечер, и даже дядя её не трогал, а я подменила. Представив, что теперь так же могут поступить и со мной, я сжалась.

За что?! Из глаз потекли злые слёзы. Что и кому я сделала плохого в этой жизни, что со мной так поступили? Мой защищённый мирок лопнул, как мыльный пузырь, оставив меня растоптанной и вымаранной в грязи. Меня предал родной человек. Все друзья, которые у меня были, теперь отвернутся от меня. Женщины почувствуют себя вправе плевать в мою сторону или в лучшем случае пренебрежительно отворачиваться, а мужчины поступать ничем не лучше, чем сегодня этот приезжий маг. В ярости я до боли сжала кулаки. В душе от несправедливости всё натянулось, и я явственно почувствовала, как что-то лопнуло. С таким звоном рвётся струна. Неожиданно мне стало легче, и я почувствовала прилив сил.

‘Мне больше нельзя здесь оставаться!’, - отчётливо поняла я. Или утром меня заберёт с собой маг, заставив мечтать о смерти, или люди здесь сделают мою жизнь невыносимой. Вся любовь и привязанность к дяде истаяла как дым. После его поступка он стал для меня чужим человеком. Надо бежать, пока ещё есть время!

Тихонько отодвинувшись от мага, я встала с постели. Он беспокойно заворочался, как будто в поисках меня, я же замерла не дыша. Через мгновение он успокоился и размеренно задышал, обняв подушку, на которой остался мой запах. Моя одежда лежала разбросанной возле кровати цветными лоскутами. Все мои вещи оказались безнадёжно испорчены. Я стояла обнажённая в свете луны, и лишь волосы шёлковым плащом скрывали моё тело до бёдер. Делать нечего, мне придётся идти в чём мать родила по коридору. В душе поднялось негодование — в довершение всех моих злоключений, я оказалась вынуждена красться голой как продажная девка под покровом ночи от своего любовника.

‘А тебя и продали’, - ехидно прорезался внутренний голос, и в душу стала заползать тьма. Никогда этого не забуду и не прощу!