Джентльмен. Но он ещё прилично говорит по-английски, а то и вообще бы нас не понимал.
Танцовщица. Он говорит так, будто у него какой-то дефект речи.
Джентльмен. Очень может быть. Тогда надо его пожалеть и признать, что не стоило так с ним разговаривать.
Танцовщица. А мне не жалко. Я его боюсь.
Джентльмен. Ну и глупо. А все из-за солнца: оно безжалостно — вот и наводит на такие мысли. Одно время я его тоже побаивался, но теперь вижу: это все от того что всё время смотришь на воду и слушаешь эту бесконечную тишину. От нее с ума сойдёшь!
Танцовщица. А теперь не боитесь?
Джентльмен. Теперь нет. В голове у меня все в порядке: с вами поговорил — вот и прояснилось. Надо все время разговаривать.
Танцовщица. Да, надо. Когда говоришь, то видений нет.
Джентльмен. Знаете, был миг, когда я чуть не тронулся. Мне показалось — он на меня смотрит, а в руках нож. Но это было умопомрачение, теперь понятно. Он просто бедный черный матрос, наш товарищ по несчастью. Бог видит — все мы в одном плачевном положении, и не надо никого ни в чем подозревать.
Танцовщица. Всё равно, я боюсь. У него в глазах такое — я прямо дрожу.
Джентльмен. Ничего там нет, поверьте, это все воображение.
Длинная пауза.
Танцовщица. Боже всемилостивый, корабля ещё нет?
Джентльмен(пытается встать, но от слабости падает). Не вижу. Чтобы увидеть — надо встать, а я не могу.
Танцовщица(показывая на НЕГРА). А вы его спросите, он сильнее. Может, он увидит,
Джентльмен. Матрос!
НЕГР перестаёт петь и бесстрастно на него смотрит.
Ты сильнее и видишь дальше. Встань и скажи, там нет корабля?
Матрос(медленно встает и всматривается в горизонт). Нет. Ничего. (Снова садится и продолжает мурлыкать ту же заунывную песню).
Танцовщица(плача, безнадежным тоном). Господи, это же ужасно! Ждать того, кто никогда не придёт.
Джентльмен. И правда ужасно. Но необходимо.
Танцовщица. Что значит необходимо? Вы что, надеетесь на спасение?
Джентльмен(устало). В своей жизни я надеялся на очень многое, но всегда напрасно. Мы далеко от тех мест, где ходят корабли. Я не слишком разбираюсь в мореплавании, но слышал, как на борту говорили, что мы идем каким-то новым курсом. Почему новым — не знаю. Наверное, капитан хотел побыстрее. Только он один и знает, но, наверное, уже никогда не расскажет.
Танцовщица. Да, он уже никогда не расскажет.
Джентльмен. Почему вы так уверены? А, может, его лодка подобрала?
Танцовщица. Не подобрала. Он умер.
Джентльмен. Умер?
Танцовщица. Да. Он стоял на мостике. Помню, как его лицо осветил фонарь: оно было искажено гримасой и бледное как у покойника. Даже в глазах — там тоже не было жизни. Тонким дребезжащим голосом он отдавал какие-то приказания, но на него никто даже не взглянул. И тогда он застрелился. Я увидела вспышку и услышала выстрел — он был громче всех криков утопающих. Кто-то схватил меня за руку и что-то прокричал в самое ухо. А потом я упала в обморок.
