Он может убить в себе подлеца усилием воли или погибнуть. Очень просто.
Оставаясь подлецом, он не вправе уважать себя, если только он не втирает нам очки. Но как же мило у некоторых это получается! Правда, если это не наши жены.
3
Больше всего на свете я дорожу встречей с двумя существами. Встреча с ними была воистину счастьем: моего сына Арама я увидел два часа спустя после его рождения, в субботу 25 сентября 1943 года в Нью-Йорке, и дочь Люси — четыре часа спустя после ее появления на свет, в пятницу
17 января 1946 года в Сан-Франциско.
Когда вы видите новорожденного, то есть новую жизнь, кровно близкую вам, вы на самом деле видите что-то, на самом деле узнаете кого-то; я совсем не был подготовлен к встрече с собственным сыном, я подумал: «Парнишка-то староват, выглядит дряхлее какого-нибудь старикашки». И он показался мне таким возмущенным, что я решил: «Эге, да ему не по вкусу все это, ему не нравится, что его засунули в такое маленькое тельце. Ему, видно, лучше было там, откуда он пришел. Он сердится на отца и мать, на весь род человеческий — на всех и вся за то, что они сговорились засунуть его в такое маленькое тельце, вместо того чтобы позволить ему быть повсюду, как раньше».
В этом есть, конечно, доля истины, потому что ведь во всем есть доля истины.
Впрочем, довольно скоро, даже раньше, чем ему исполнилось семь дней, в те минутки, когда он не сердился на меня или еще на кого-нибудь, я умудрился изучить его. И я рад, что познакомился с ним, потому что такое знакомство, такая встреча отца с сыном — правда, теперь уже генетически доказано, что сын чаще всего похож характером не на отца, а на племянника прапрадедушки по отцовской линии, а то и на кого-то еще более непонятного, — такая встреча достаточно любопытное событие, которое подготовили века больших и малых событий.
Как бы там ни было, я все-таки имел самое непосредственное отношение к его появлению на свет, ведь пришелец — юридически и физически — мой сын. И я радовался, что он родился, хоть он и делал вид, что сердится, гневается, обижается, но, к моему удовольствию, это скоро прошло, и он стал втайне радоваться жизни.
И вот он с нами. Я познакомился с ним вскоре после того, как он появился.
Он начал шевелиться, потом он станет расти, меняться, он принесет много хлопот не столько другим, сколько себе — род Сароянов и род человеческий продлит в нем себя и пойдет дальше с верой и неведением, ни в том, ни в другом не достигая полноты.
