— За что? — неуверенно спросил Устюгов. Он не ждал ничего хорошего от подобных неожиданных исповедей начальников. Однажды в родном рембате ему плакался на свою тещу с пьяных глаз ротный, а наутро влепил два наряда за внешний вид. Но все же любопытство одолело и Устюгов спросил. Веснухин ответил спокойно и без смущения. Вообще говоря, за полгода совместных поездок по деревням, когда Веснухин почти каждый день напивался и Устюгову приходилось таскать его на плечах, бегать за самогонкой, искать командиру ночлег, за все это время между ними установились отношения, мало напоминающие отношения между командиром и подчиненным, а скорее похожими на отношения между старшим и младшим товарищами.
— За что мстил? Свидетелем его позора стал, вот за что. Жена от него ушла, ударил он ее в ссоре, а пришла ко мне. Смешно? Прихожу вечером к себе в общежитие, а у меня в комнате она. Плачет. Наутро она уехала к родителям. Но уже все, конечно, знали. Не выдержала она, тоска заела. А он до сих пор думает, что я ему жизнь разбил, дурак. В академию вместо меня поехал. Я должен был. И документы все готовы были. История вышла: на учениях машины я плохо развернул, не успел песком дорожку посыпать. Командующий подошел со свитой, а песочком не посыпано. Накрылась академия. А когда он вернулся из академии, стал меня давить. Как я еще до капитана дослужился, не пойму. Значит, не отдашь письмо?
— Нет.
— Ну и правильно. Ты Самохину этим письмом поперек горла встал. В округ его переводят, звание идет. Круто взлетает.
— Он сказал, что на дембель через год.
— Как же, — Веснухин усмехнулся, — дожидайся. Кому он на гражданке нужен? Кем станет командовать? Вторую жену совсем замордовал, дети разбежались, глаз не кажут. Только армией и живет. Если ты не помешаешь — до генерала дослужится. У него рапорт на меня лежит. Зампотех еще в Саратове написал. Я и не знал. Сегодня комбат вызывает меня и говорит: если добудешь письмо, порву рапорт. Не добудешь — отошлю комдиву. Мне, говорит, если письмо уйдет, терять будет нечего. Я и тебя, говорит, утоплю. Петька, может отдашь?
— Не могу, Иван Савельевич. Простите.
В столовой Устюгов оказался последним — все уже отобедали. На целине, в отличие от гарнизона, в столовую ходили без строя, обед растягивался часа на два. Офицеры и солдаты обедали в одно время.
Младший сержант уже допивал компот, когда в столовую вошел Мурлик. Он взял миску с борщом и подсел к Устюгову.
— Комбат в ресторане обедает? — спросил Устюгов.
